Возвращение к истокам
Игумен Кирилл (Сахаров).
"Прения о вере" с современными греками
(из выступления на III Международной научной конференции «Язык, книга и традиционная культура позднего русского средневековья в науке, музейной и библиотечной работе»)
Я в гостях у собрата - священника. Сижу в комнате, "перелопачиваю" внушительную подборку материала с интернета. Но, что это?! Мощный низкий звук причудливым рисунком наполняет пространство. Может быть, монахи по соседству "врубили" на всю мощь запись диска с пением какого-нибудь афонского монастыря? Подумал даже: а может быть это звучит "азан" - призыв к мусульманской молитве из какой-нибудь близ стоящей мечети? Оказалось, что ни то ни другое. Это представитель Александрийской Православной Церкви при Московском Патриархате с группой прихожан приехал поклониться святыням храма. Громкоговорители, выведенные на улицу, разнесли звуки необычного для слуха пения по окрестностям. Я знаком с владыкой, был известен ему преимущественно с "антиглобалистской стороны". Владыка, как почитатель известного афонского старца Паисия, с которым он неоднократно общался и который предсказал ему высокое служение Церкви, не мог не сочувствовать нашим усилиям по противодействию попыткам втянуть нас в глобалистскую сеть. На сей раз главной темой в нашем общении были литургические вопросы с неизбежным касанием реформ патриарха Никона, старого обряда и т.п. Владыка демократичный, благожелательный, открытый человек. По своему миросозерцанию он эллин "до мозга костей". По внешнему облику, однако, сразу не догадаешься, что он грек. В самом начале беседы владыка сразу засвидетельствовал свое лояльное отношение к древнерусскому богослужебному наследию - "это лучше, чем то, что можно сейчас наблюдать". Его, как специалиста, знатока византийского пения не мог не шокировать партесный концертный стиль нашего богослужебного пения: диск с записью такого пения можно еще послушать в машине, но в церкви молиться при таком пении - совсем другое дело. Иногда трудно понять, слыша такое пение - где ты - в церкви или в театре?" Ну, здесь, дорогой мой греческий иерарх, у нас никаких расхождений. В самом деле, было приятно слышать из уст греческого митрополита положительные отклики о нашем знаменном пении. Дальше было сложней. "Главное - правильная догматика, вероучение, а обряды всегда в Церкви разнились, и это не было поводом для разделений". Так примерно рассуждал Константинопольский Патриарх Паисий, отвечая на письмо патриарха Никона о наших разностях с греками в богослужебной практике. Но позвольте, разве форма крестного знамения такая уж несущественная вещь? Да, это внешний знак, выражающий догматическую истину о Боге Едином в Троице славимом и о Христе - Богочеловеке, о двух естествах в Нем - Божеском и человеческом. Это так, хотя в начале реформы говорили, что два прижатых пальца в троеперстном крестном знамении "праздны", т.е. ничего собой не изображают. Но главное в другом: ответьте, положа руку на сердце, что точнее и логичнее - три перста полагать на чело или два? Очевидно, что ответ лежит на поверхности: не Троица распялась на кресте (это было бы ересью и так никто не считает), а именно Сын Божий - Второе Лицо Троицы. Поэтому и крестимся двумя перстами, а Троица изображается остальными тремя перстами, сложенными вместе. Истина о Боге - Троица при таком крестном знамении тоже символически присутствует, ибо Отец благоволил послать Сына Своего Единородного для спасения мира, Сын совершил искупление рода человеческого, а Дух Святой усвояет нам искупительные плоды Жертвы Христовой. Т.е. дело нашего спасения - дело всей Троицы, но распялся на кресте именно Сын Божий и поэтому логично креститься именно двумя перстами.
Далее было еще сложнее. Владыка, энергично жестикулируя, переходя на греческий язык с помощью переводчика (он был с ним вполне солидарен), стал говорить о значении греков для Православия. Знакомые мотивы: "мы - корень, вы приняли от нас веру" и т.д. и т.п. В самом деле, греки приняли Веру Христову за тысячу лет до Крещения Руси. Дух захватывает, когда подумаешь, что было за это тысячелетие: Соборы Вселенские и Поместные, множество святителей и подвижников благочестия, которые были преимущественно греками по национальности. Но было и другое - ереси, например. Среди константинопольских патриархов было немало ересиархов. Но главное в другом - греки середины 17-го века и греки первого тысячелетия - это две большие разницы . Лионская уния 1274 года, Флорентийская 1439 г., падение Константинополя 1453 г., столетия униженного положения под мусульманским владычеством не прошли безследно. Не имея школ и типографий, греки были вынуждены обращаться на запад к латинянам, учились там и печатали книги. Постепенно западное влияние проникало в их церковную жизнь. «Нет, нет, - горячо протестовал секретарь владыки, - греки всегда оставались твердыми в Православии». И далее: "Русь почти триста лет была под татарским игом - тоже можно сказать, что вера исказилась". Я задумался, не знал что сказать. Позже ответ нашел: Русь попала под власть язычников - ими были татары аж до хана Узбека, принявшего ислам. Узбек шел на Русь со своими полчищами, чтобы не только поработить ее, но и навязать иную веру. Именно поэтому прп. Сергий благословил князя Димитрия Донского на решительную брань с врагом. Что касается татар, когда они были еще язычниками, то, как известно, они отличались веротерпимостью и не притесняли Церковь. Таков был завет Чингизхана.
Совсем не убедительна была греческая сторона, когда пыталась представить своих предков "тихими и пушистыми": сами, мол, русские наломали дров по своему невежеству. Я промолчал. Ну что возражать - факты, в общем-то, общеизвестны о, в целом, неприглядной роли греков в середине 17 века, продиктованной их амбициями. Эти амбиции, в свою очередь, имели существенную финансовую подоплеку. Об этом много писали до революции церковные историки Каптерев и Голубинский и наши современники Кутузов и Смирнов. Писали о том, как греки "зазирали" патриарху Никону, т.е. упрекали, что богослужебная практика русских разница с греческой, "а мы ведь корень и исток, ваши учителя". Наши предки на это говорили: "Греки нам не Евангелие, мы приняли веру от апостолов". Греческие иерархи, указуя на разности в обрядах, в форме крестного знамения, подчеркивали, что этим якобы искажается вера и что, мол, отделились от нас, стали автокефальными, вот и запутались. Проходимцы типа Арсения Грека и Паисия Лигарида приняли самое активное участие в церковной смуте середины 17-го века. Антиохийский Патриарх Макарий с амвона Успенского собора в Кремле проклинал крестящихся двуперстно. С подачи афонского архимандрита Дионисия Большой Московский Собор 1667 года, в котором приняли участие некоторые восточные Патриархи, произнес ужасные клятвы на благочестивые обряды и двуперстное крестное знамение, принятое нами от самих же греков в конце 10-го века и хранившихся неповреждено. Между тем, предшествовавший Большому Московскому, Собор русских архиереев (1666 г.) в своих решениях был намного умеренней. Архидиакон Павел Алеппский, сопровождавший своего отца Антиохийского Патриарха Макария в путешествии по России, в ответ на свои восхищенные слова о благочестии русских, услышал от отца: "И мы такими были до турецкого завоевания". Говорить обо всем этом, чувствовал я, было бы малопродуктивно. Для меня главным было другое: высокий иерарх нынешнего Александрийского Патриархата вполне положительно и лояльно отзывался о нашем древнем богослужебном наследии. Еще он говорил: "В службе все должно быть просто и логично. Зачем эта ненужная помпезность архиерейских служб? Я как-то спрашиваю одного священника: «А зачем вы сейчас совершали каждение? Где об этом написано в уставе?» А он в ответ: "Меня так научили. Ну где же логика?!" На этот проговор я так отреагировал: "Владыка, названные вами критерии настоящего богослужения - простота и логичность - это фундаментальные основы богослужения по старому обряду. Если в других храмах невозможно увидеть двух одинаковых молебнов, то по старому обряду нет ничего лишнего, привносного, субъективного, никаких экспромтов. Все четко, размеренно, логически выстроено, а что касается помпезности и пышности архиерейских служб, то прот. Георгий Флоровский в своей книге "Пути русского богословия" писал, что как раз это и привлекало Никона в современном ему греческом богослужении. В древнерусском дониконовском чине было все аскетичнее и проще". Вот такая беседа, чем-то напоминающая знаменитые "Прения о вере" Арсения Суханова, отправленного на Восток в преддверии никоновской церковной реформы. Много негативного подметил тогда Суханов, наблюдая то, как совершается богослужение у греков (не читались часы перед Литургией, не пелись величания в Господские праздники и в дни памяти святых, в монастырях совершались венчания, "неженатых в попы ставят" (целибаты), монашествующие, включая архиереев, ходили без мантий и т.д и т.п.). Для меня в беседе с владыкой были важны не исторические экскурсы, не упреки и сетования в адрес греков, а другое. Что именно? Признание современными греками высокого достоинства нашего богослужебного наследия (оно же и древневизантийское), его право на существование и возвращение в нашу церковную жизнь. Тем самым известное решение Поместного Собора нашей Церкви (1971 г.) об отмене клятв на старые обряды, признание их равноспасительными и равночестными приобретает более "вселенское измерение".
