Игумен Кирилл (Сахаров). Зелёный праздник под голубым небом

Можно было бы назвать эту заметку и по-другому, а именно – «Под плитой неразрешимых проблем» (о трудностях, возникающих при восстановлении сельских храмов). Мы приезжаем 18 лет в один из регионов дальнего Подмосковья. Да, кое-что нами сделано, не буду перечислять. Но ни одна из стратегических задач не была решена: не устранена угроза продолжения разрушений; храмы не наполнились даже минимально; не выявлено ни одного источника серьёзной помощи в ситуации «sos». Только вот недавно одна лесопилка пообещала благотворительно выделить древесину для восстановления ограды вокруг Казанской часовни в деревне Иваньково. Конечно, мы продолжим свои труды, я также по-прежнему буду рисковать получить кирпич на голову с разрушающегося свода в алтаре какого-либо из опекаемых храмов. Мы по-прежнему будем отрывать от себя необходимые денежные средства и снова в изнеможении падать в конце каждого дня поездки (в отдельные дни у меня повышалось давление до 180/100, а пульс до 114. Таблеток было так много, что при их принятии несколько из них выпадали из ладони). Но, к сожалению, глобально это не решит проблемы. Почему? Причины здесь и в рациональной плоскости, и, честно скажу, до конца для меня непостижимы. Да, деревни вымирают от человеческого присутствия, обнажаются огромные пространства. Люди сильно обнищали.

Попытки церковного возрождения в глубинке можно сравнить с тем (это я наблюдал в детстве), как пытаются завести вручную машину. После долгих усилий может быть и повезёт выбившемуся из сил водителю. Кое в чём повезло и нам. Честно говоря, результаты более чем скромные. Вот, например, Троицкий храм в селе Первитино. По данным на начало прошлого века приход насчитывал около 2 тысяч человек. На сегодня не удаётся пока создать ядро прихожан в 10 человек. Кроме Первитино ещё 8 деревень относилось к приходу, в некоторых из них были часовни. Что с деревнями, что с часовнями? Бог весть.

Поездке предшествовало посещение в Подольске близкого родственника. После довольно эффективной работы на ответственном посту в администрации одного из подмосковных районов он проживает в элитном коттеджном посёлке. Его дом находится на окраине посёлка в лесной зоне. Всё очень красиво, отдыхается превосходно. У нас на приходе есть сад, очень тихо. Очень важно временно оторваться от "точки напряжения" насколько это возможно. Для меня это проблематично - гуляя по лесу,  я сделал полтора десятка деловых звонков по телефону.  С родственником, очень экспрессивным и напористым (эти его качества усугубились из-за тяжёлой болезни в последние годы) дискутировать желанием не горел. Поздно вечером вышел в сад подышать и пообщаться. Старался в беседе максимально сохранять выдержку. Приведу некоторые моменты из беседы. В прошлом коммунист, он очень болезненно реагирует на критику властей в советское время за гонения на Церковь (на следующий день за трапезой читали статью из последнего номера ЖМП, где рассказывалось о том, как сто лет назад под предлогом помощи голодающим грабили церковные ценности). Родственник (назовем его Вадим) помимо социалки в районе курировал восстановление храмов, при этом плотно контактировал с духовенством. Его вердикт: только процентов 20 производили положительное впечатление, а остальные, по его мнению, приспособленцы и рвачи. Приводил примеры с упоминанием роскошных домов и машин, невнимательностью и грубостью. Я привел пример знакомых священников, в частности, старообрядческих, которые жили очень скромно. На следующий день после визита пришла в голову мысль – извиниться за представителей своей «корпорации» (так он назвал духовенство) за эти случаи. «Вы не воспользовались шансом завоевать уважение и авторитет, ваш имидж на низком уровне, храмы пусты», - утверждал он. На мое сетование, что на местах власти не реагируют даже на самые скромные просьбы о помощи в восстановлении заброшенных храмов и часовен (речь шла о полах в одной часовне и о поправке деревянной ограды вокруг другой) Вадим заметил: «А они не имеют право это делать, т.к. в бюджете не заложена статья на эти расходы. Нарушения здесь чреваты уголовным делом». Я подумал: «А как же мы, имея доход со свечного ящика в сорок тысяч в месяц, а расход только за отопление – 100 тысяч в месяц, умудряемся в течение более полутора десятка лет оказывать эту помощь? Было бы желание и сознание важности этого дела – это главное». Пишу эти слова, а в это время в храме закатывают старую ковровую дорожку – для транспортировки ее в один из храмов глубинки, плюс два подсвечника для другого храма). Эх, глубинка, глубинка – ты уже не тот крепкий тыл, который был в годы Великой Отечественной. Твои раны и руины глубоко печалят,  вызывают горечь и уныние. Доживу ли до того момента, когда ситуация изменится к лучшему? Удастся ли «поставить на рельсы» те храмы и часовни, которые мы пытаемся реанимировать? Вот если бы продать тот дом, в котором я гостил, то можно было бы за год восстановить все храмы и часовни района. «Иди, продай свое имение и раздай нищим». А разве эти храмы, осиротелые колокольни которых напоминают костлявые руки, в отчаянии воздетые к небу – не являются тоже «нищими»?! Где десятина на них у всех живущих в каком-либо населенном пункте (для далеких от Церкви, она могла бы пойти на восстановление памятника архитектуры).

Незадолго до поездки побывал и на юбилее старообрядческого митрополита Корнилия. Несколько дней жил под впечатлением. Всегда стараюсь написать заметку о каком-либо мероприятии в самый день его проведения, так сказать, по горячим следам. Опыт показывает, что если сразу это не сделать, то могут помешать очередные дела, а это будет в ущерб оперативности подачи материала. Конечно, в спешке, в стремлении закончить статью во что бы то не стало, часто за полночь, случаются огрехи, что-то упускается и т.п. В своем выступлении на юбилее митрополита я отметил его организационные способности. Действительно, он очень добросовестно относится к своим обязанностям, не просто спускает директиву вниз, а вникает во все детали, с пониманием и снисхождением воспринимает встречающиеся сложности.  Не так, как в той байке, когда мыши пришли жаловаться высокому начальнику на кота – агрессивный, мол, житья от него нет. Начальник дал совет: «Приобретите шкурки ежиков и ноу проблемз». Мыши растерянно: «А как это сделать?» Начальник: «Ну, слушайте – я вам указал стратегическое направление решения вопроса, а уж детали, тактические моменты за вами»…

Я сравнил юбиляра с такими прекрасными творениями Божиими, как конь (трудолюбивый), дельфин (доброжелательный), орел и лев (они были навеяны библейскими образами и толкованием на Шестоднев святителя Василия Великого). Орел парит над землей, над мирской суетой, чужд привязанности к материальному – он выше этого. Вот и митрополит Корнилий весьма умерен в этом плане, как говориться, без дач и кляч. Небольшой домик в подмосковных Гуслицах построен со вкусом и без излишеств. Рядом уютная церковка, в которой владыка по утрам вычитывает дневные каноны. Высокое дерево – современник первых поселенцев – гонимых ревнителей старой веры. Огородик, где он любит трудиться. Неподалеку лес, куда в одиночестве ходит на прогулки. Напротив дома – деревенское кладбище со множеством высоких белых восьмиконечных крестов, похожих на воинов в блестящих латах. Помню, как был обескуражен, как, подъехав к домику владыки и не встретил там ни когорты прислужников, ни парка современных авто. Ни-кого и ни-чего.

На праздничную трапезу в дом причта на Рогожском мог прийти любой желающий, выступить с поздравлением тоже. Важно, что на столах не было крепких напитков. Я сидел в конце гостевого стола и, честно говоря, переживал, как бы не прозевать рыбные блюда. На сей раз я сидел далековато от архиерейского стола и посему не мог восполнить свой рацион, потаскивая рыбу из митрополичьего блюда. Это было невозможно еще и потому, что на краю архиерейского стола – на границе с гостевым столом была гирлянда из красивых цветов – это блокировало поползновения. Но все равно голодным не остался. Особенно понравились пирожки (перехватить несколько их штук прилюдно по окончанию трапезы я не решился – обычно это делают, по моей просьбе, сопровождающие меня члены общины, коих на сей раз не было). Сидел рядом с о. Андреем – настоятелем соседнего со старообрядческим собором храма и, поглядывая то на него, то на митрополита, был озадачен: у кого же из них борода наиболее длинная и благолепная. Для меня давно загадка – и как это старообрядческий владыка мог меня, человека взрывного и капризного, приручить? Вот уже в течение многих лет я безропотно реагирую на все его приглашения, предложения выступить, приехать, что-то написать. Ответ, похоже, нужно искать у Ф.М. Достоевского. В его романе «Братья Карамазовы» старец Зосима рассуждает: перед иным человеком задумаешься – как на него воздействовать – строгостью или смиренной любовью. Выберешь смиренную любовь – и будет успех. Вот владыка Корнилий поистине носитель этой смиренной любви – в этом разгадка его благоприятного воздействия на людей. Он болезненно реагирует на любую неделикатность, грубость со стороны сотрудников. Помню, как меня поразила его реакция на то, что какой-то чиновник (кажется, в Кузбассе) не стал с ним встречаться (возможно, что по наущению новообрядческих деятелей). Владыка стал оправдывать его – наверное, он был очень занят и т.п. Или когда узнал, что Владимир Вольфович Жириновский (кстати, автор брошюры, где позитивно отзывается о старообрядцах), войдя в Покровский собор во время службы, стал по нему расхаживать, рассматривать иконы. Предупредили его раз, два – ноль реакции. Когда же в начале чтения экса-псалмов (шестопсалмия) он опять проигнорировал, его подхватили под руки и бережно приземлили на травку во дворе.

На следующий день побывал в Сергиевом-Посаде – было острое желание поклониться святыням Лавры, помолиться у мощей прп. Сергия – сугубо о благоприятном исходе очередного судебного заседания по претензиям к нашей земле. Побывали на Литургии в одной из городских церквей. Странно – ни колокольного звона, ни проповеди. Все три иконостаса из набора живописных изображений софринского приготовления. В Лавре были открыты все храмы – в бытность мою здесь студентом духовных школ был открыт только Троицкий собор. При прикладывании к мощам угодников Божиих невольно пришлось отвечать на вопросы паломников. Проходят экскурсии, с народом общается дежурный иеромонах. Этого, однако, на мой взгляд, недостаточно. Почему, например, нет регулярных бесед с паломниками по догматике, истории Церкви, литургике, Священному Писанию и т.д. Ведь практически все насельники Лавры заканчивали Духовную академию. В Трапезном храме могли бы все желающие расположиться. Почему нет проповеди после каждого акафиста у мощей Преподобного минут на 5-10. То же самое в Академии – в ее храме и тем более в актовом зале - здесь можно было бы регулярно показывать видеофильмы. Почему бы не предоставлять возможность приезжему духовенству сослужить очередному иеромонаху, читая акафист у мощей? Сколько неиспользованных возможностей! А ведь как это актуально по причине недостаточности просвещенности людей в делах веры, из-за чего они становятся добычей разных сект. В академическом саду неожиданно было видеть столики, где целыми семействами принимали пищу. Не понял, почему был демонтирован здесь памятный крест с именами преподавателей Духовных школ, живших как до революции, так и в послевоенное время. Есть только новая могила – не так давно скончавшегося на 92-м году жизни заслуженного профессора Академии К.Е. Скурата (когда в 1980-м году я поступил в МДС, он был у нас классным руководителем).

Накануне отъезда очень поздно лег – смотрел прекрасный фильм  о Солоневиче, интервью с Владимирским митрополитом Тихоном, передачу «Москва-Кремль-Путин» и, конечно же, «Воскресный вечер с Владимиром Соловьевым». В первый день поездки посетили, в частности, лесопилку в с. Кава, интересуясь ценами на лес. Особенно запомнилось общение с единственным фермером в округе. По его словам, в месяц его хозяйство дает тонну молока и полторы тонны мяса. Казалось бы внушительные цифры. Но, увы… Весь доход идет на покрытие расходов на горючее, электричество, зарплату и, конечно, налоги. Нет, как было раньше, госзаказа на сельхозпродукцию, а работников все меньше (по причине алкоголизма и наркомании). Крупные сельхозпредприятия используют дешевое пальмовое масло. Ярко рекламируют свою продукцию, что невозможно для производителей чистого продукта.

Вечером, после очень долгого перерыва, пытался прокатиться на велосипеде. С большим трудом влез на него, а проехать не смог и трех метров. Тогда пошел бродить на своих двоих. Едва дошел до крайнего дома деревни, как навстречу вышел пес белого цвета. Он не лаял, не рычал, не бросался, а только безстрашно шел навстречу. Пес делал пробежку в направлении меня и останавливался. Я пятился задом. Как бы выдавливал незваного пришельца за границы охраняемой им зоны. И так в несколько приемов он меня «выдавил» со своей территории. Собака как бы говорила: «Извини, брат, ничего личного, так уж случилось, что это зона моей ответственности и на границах ее я обязан обеспечить должный контроль».

На следующий день совершал малое освящение главного придела Скорбященской церкви села Залазино. К сожалению, на освящении из местных была только староста храма раба Божия Надежда. Очень удручена была двумя зияющими большими дырами в своде правого крыла придела. После освящения немного оттаяла и приободрилась. Обедали у нее. Лежащая во дворе собака, завидев нас, лениво повернулась на другой бок. Рядом с домом несколько ульев – там с ними возится младший сын хозяйки (он вдруг заорал благим матом – пчела укусила). «Надежда, а Вы опять батюшке приготовили мясное – суп и окрошку с колбасой?» Она в ответ: «Сегодня же не скоромный день». Мои помощники: «Сколько раз мы говорили, что наш батюшка и-г-у-м-е-н!» Надежда: «Ну и что? Разве игумены мяса не едят? Да и что за колбаса сейчас – одно название». На объявленные трудовые часы из местных никто не пришел, только двое мужчин пилили у бокового входа безпорядочно разбросанные доски. Надежда: «Договорилась с ними за тысячу рублей. Уже три раза бегали в магазин – что один, что другой сильно пьют». Мы компенсировали старосте эту тысячу и дали еще шесть на дорогостоящие лекарства.

В Никольской церкви села Змеево в день памяти прп. Макария Калязинского, одного из самых почитаемых тверских подвижников, уроженца Тверской земли, совершили ему молебен. Обратил внимание, что в его житии был эпизод, когда боярин, на земле которого он основал скит, хотел убить его, опасаясь, что для обители отведут значительную часть его земли. Земельный вопрос очень актуален для нашей общины – вот уже три года мы отстаиваем цельность нашей территории. Для меня было важно помолиться этому угоднику Божию еще и потому, что он имеет благодать помогать страждущим болезнями ног. 

В четверг поехали в с. Первитино. Дорога, что земляная, что значительная часть асфальтовой – вытряхивала все внутренности. Троицкий храм села – один из самых руинированных в районе. Здесь был намечен молебен прп. Нилу Столобенскому (в день его памяти), а перед молебном – трудовой час. Подъехав к храму, мы попали в «засаду» – нас поджидали несколько местных и районных начальников. Ребром был поставлен вопрос: служить ли только под колокольней или продолжать в тёплое время службы в главном приделе храма? Была выражена тревога – небезопасно ли это? Я высказал своё мнение: если уйти из главного придела, где уже несколько раз совершалась Литургия, то дальнейшее возрождение храма прекратится. «В конце концов, - сказал я, - если на праздник Троицы – главный престол храма, никто не придёт, то мы будем молиться сами». В итоге решили продолжить совершать службы в главном приделе. На собрании вначале я говорил: «Решайте сами, как быть, я тут только гость, энтузиаст». Но если бы я не принял участие в обсуждении, скорее всего, решили бы молиться только под колокольней. Всегда говорю, что успех в возрождении храма возможен лишь только тогда, когда восстановительные работы сопровождаются молитвой. Привел в пример поистине чудо: после первой же Литургии в храме с. Залазино, вечером того же дня поступило сообщение, что привезли железо для покрытия купола (этот вопрос висел несколько лет).

Священника, решившегося служить в руинированном храме, в деревнях, где люди уже давно отошли от церковной молитвы, подстерегают различные искушения, например, обиды. Обиды за то, что не услышали имён в своей поминальной записке. Или после первой исповеди не были допущены до причастия. Насчёт записок. Их иногда бывает очень много, и поэтому служба затягивается, что утомляет самих молящихся. Я поступаю следующим образом: читаю только 5 записок о здравии, а остальные параллельно читают пономари в алтаре. Заупокойные записки вслух читаем 15 (10 на ектении и 5 на возгласе). Помню, как в юные годы в Никольской церкви на Рогожском диакон очень долго читал записки. В это время возникало искушение переговорить с близстоящими или побродить по храму.

Что касается недопущения до Причастия. Человек первый раз пришёл на исповедь с кучей смертных грехов. Как же его можно сразу допустить до Причастия? Святые отцы очень строго предупреждают священника об ответственности.

Ещё одна неожиданность: стоит только во время пения «Отче наш» передать просфоры за свечной ящик, как староста их сразу раздаёт. После запричастного стиха в то время, когда священник причащается, возникает небольшая пауза, которую люди воспринимают, как окончание службы и начинают расходиться.

Заупокойную литию после Литургии в Троицкую родительскую субботу совершал на кладбище с. Пиногощи. Поразило, как много людей приходит именно на кладбище, а не в храм.

Службы на Троицу прошли в Троицком храме с. Первитино. От места нашего базирования это примерно 70 км. Помощники запоздали к началу службы, а народ уже стал собираться. Идёшь к храму по мокрой траве, и пока дойдёшь до храма, обувь уже влажная, а ведь предстоит служить несколько часов. Главный алтарь храма располагался в некотором углублении. Окна в нём были заколочены, свет проникал только через несколько дыр в крыше. На жертвеннике трудно различить, где мелкие частицы, а где кирпичная пыль с потолка. Обстановка напоминала катакомбы.

В этот же день совершается вечерня с коленопреклоненными молитвами. Конечно же, мы совершали её в другом храме, потому что, во-первых, людям с непривычки будет трудно быть после Литургии ещё и на вечерне и, во-вторых, потому что желательно охватить как можно больше точек моления. Вечерню служили в огромном Троицком храме с. Микшино – на малой родине преподобного Никона (Воробьёва). Из соседнего дома напротив алтаря громко звучали африканские ритмы.

Заехали ещё в деревню Кузовино, где на месте Троицкой часовни был установлен Поклонный крест. Огорчило ощущение заброшенности и запущенности.

Приехали в женский монастырь в соседнем районе, где уже 18 лет несколько прихожанок нашего храма (трое из них стали монахинями) восстанавливают его. В обители заканчивали павечерницу. Несмотря на усталость, пошёл служить утреню (для меня органически невозможно во время службы заниматься чем-то другим). Три дня в обители утром и вечером совершал уставные службы и трижды по нескольку часов беседовал с монахинями, разрешая накопившиеся у них духовные вопросы. За 18 лет жития в уединённом месте, они хорошо изучили повадки собак, котов, мышей, енотов, волков, медведей, а также быков с коровами. Множество ярких рассказов прозвучало на эту тему. Особенно запомнилось, как медведь кубарем спускался к речке и стоя в воде, ловил рыбу. И как однажды пригласили пойти в малинник женщину-инвалида, которая из-за болезни ног с трудом перемещалась. Войдя в малинник, она лицом к лицу (или точнее, с мордой) столкнулась с большим медведем. Страшно закричав, забыв про больные ноги, она стремглав бросилась назад. Медведь, зарычав, тоже стал убегать. Ещё о мышах и крысах. Мыши собирали зёрнышки с ядом, разбросанные в доме и складывали их в тапки той инокини, которая их раскладывала. Крыса отомстила другим образом – разорвала в клочья одежду обидчицы. 

Язык у насельниц яркий, сочный, образный. Запомнились слова одной из них: «Всю ночь я не могла уснуть – комар мне пел на ухо, а я ему рукоплескала (то есть, пыталась отогнать его - иг. Кирилл)». Другая недавно приняла монашеский постриг с именем Марфа. Очень простодушный человек. В течение ряда лет, до поступления в монастырь, она была моей правой рукой на приходе. Говорю ей: «Была сестрицей Антониной, потом всечестной инокиней Варварой, а теперь досточтимая монахиня мать Марфа Посадница». Она, думая, что Марфа Посадница, это святая (на самом деле это была известная правительница Великого Новгорода, активно противодействовавшая централизаторским усилиям Москвы), говорит мне в ответ: «Батюшка, я не Марфа Посадница, я Марфа праведная» (имея ввиду имя святой сестры прав. Лазаря, имя которой ей в постриге дали). Запомнился её рассказ о брате, прямом и честном офицере – служаке, который после развала Союза пытался поддерживать дисциплину в своём подразделении. Был требователен по части физической подготовки подчинённых. И вот нашлись недовольные, которые стали на него писать жалобы. Приехал для разбирательства генерал, стал расспрашивать брата монахини Марфы, что и как. Тот подробно привёл свой послужной список. Генерал очень проникся к честному «солдату» и даже расплакался. Вскоре ему присвоили очередное звание полковника.

В монастыре ко мне обратилась одна женщина с таким вопросом: год назад скончался её племянник, 46 лет. Многократно он снился ей и другим родственникам – сидит за столом весь в чёрном и смеётся. За столом он один, больше нет никого. Он не был крещён, скоропостижно скончался, глотнув в кафе палёной водки. Забрала «скорая», поставили капельницу, в 3 часа ночи он скончался. Спрашиваю её: «А следствие было?» - «Нет, ничего не было» - «Как же так? Умирает мужчина в расцвете лет, и никакой реакции – тщательного расследования, строгого наказания. Что вообще происходит?» - растерянно рассуждал я. Спрашивала она по интернету священника, как быть? Он ответил: «Крест на могиле ставить нельзя». Я добавил: «Усильте милостыню за усопшего».

Одна москвичка – дачница снова приводила примеры того, как варварски вырубается лес. Молоденький полицейский остановил лесовоз и стал тщательно рассматривать, все ли документы в порядке. Водитель позвонил по телефону, и приехала «крыша» - более высокий полицейский чин. Отозвав молоденького полицейского в сторону, он объяснил ему, что вопрос на контроле. Это мне напомнило, как в 90-е годы я имел обыкновение знакомиться с работой прихожан. И вот в спальном районе поздно вечером мы с одним прихожанином – капитаном милиции входим в торговую точку, где активно торгуют алкоголем. Мой прихожанин заранее мне сказал, что как только он начнёт проверять документы, то через считанные минуты приедет «крыша». Так и было…

Утром, в Духов день была намечена служба в Троицкой часовне д. Гришутино. Чрезвычайно трудно было встать, сказывалось напряжение предыдущих дней. Любая зацепка была поводом, чтобы не ехать (обещали дождь, напекли блинов и т. п.). Превозмогая слабость всё-таки поехал. Добрались на скутере, с трудом влез на него, ноги враскорячку – ими я периодически задевал камни. Наверное, своим видом я напоминал долговязого императора Петра I на ослике. Водитель – монастырская послушница, в течение всех 5 км дороги читала Исусову молитву. Я опасался, что от одного неверного ее движения мы могли оказаться в глубоком кювете. Скутер оставили в соседней деревне Бережок, около дома «кайзера», так мы называли хозяина, немецкого поселенца. Более километра шли по густой траве, усеянной полевыми цветами. Первый дом Гришутино встретил нас букетом разноцветной сирени, большой куст её свисал через забор. Вот и часовня. Ещё пару лет назад она напоминала избушку на курьих ножках - сильно покосилась, казалось, вот-вот развалится. Совершив в ней обедницу, я буквально рухнул в густую траву на деревянный щит, лежавший рядом с часовней, ноги при этом раскинул на пригорок. Масса свежего чистого воздуха насыщала организм. Над головой нависал голубой купол неба с клубами плотного дыма облаков. Сказал, что отдохну минут двадцать, а получилось, однако, целых два часа. Обычно очень чуткий во сне, я практически не слышал, как сестра Наталья вынесла из часовни лестницы, доски и прочие материалы, оставшиеся после ремонта. С раскинутыми руками и ногами я, положениями своего усталого тела напоминал, наверное, причудливые позы спящих наших братьев – котов и кошек. Очнувшись от сна, я ещё окунулся в водах реки Медведицы. Вода, вначале показавшаяся прохладной, уже через считанные минуты напоминала парное молоко. Она была очень прозрачной, а дно песчаным. Всё было великолепно. Несколько раз, раздвигая кувшинки, я переплывал реку. Никакое море с толпами приезжих не сравнится с купанием в этой речке. На несколько километров ни души, по берегу густой сосновый бор – лепота! Редкие домики на холмистой местности напоминали поселения Древней Руси. Я ещё подумал: никогда другие народы не смирятся с тем, что у нас столько земли. Чем меньше нас будет, тем больше они будут зариться на наши богатства. Надежда на общую молитву, которую удалось нам в той или иной степени наладить в двух десятках деревень. Из воды не хотелось выходить, усталость улетучивалась. Блаженствуя, вспомнил припев одной казачьей песни: «Ой, как же любо мне».