На Афоне в преддверии юбилея тысячелетия русского присутствия

Часть 2

Эсфигмен. В справочнике Афонских обителей о нем сказано так: «не поминает Вселенского патриарха, а также не имеет канонического общения с другими монастырями Святой Горы. Канонически он связан с греческими раскольниками – так называемыми «старостильниками».
Входим под арку, над которой возвышается храм, увенчанный восьмиконечным крестом, и реет несколько потрепавшийся знаменитый черный флаг, на котором изображены череп и кости и надпись «Православие или смерть». Стены архондарика украшены фотографиями греческих иерархов, игуменов и полководцев. На одной фотографии изображено знаменитое чудо явления над обителью Креста, от которого исходит свет. Один документ на греческом языке с заголовком: «Синедрион 1923 года (о новом стиле)». Экземпляры старых выпусков журнала «Воанергес». Листаем их: много фотографий экуменических встреч иерархов Константинопольского Патриархата с римским папой.

При устройстве в обитель минимум формальностей. Сами  записываемся  в регистрационную книгу. Симпатичный  архондаричный твердит: «византийский  царс, византийский  царс». Мы  не поняли, но на всякий случай киваем головой  -  ведь мы, монархисты, ждем грядущего. Греки, наверное, тоже. Стало быть мы  солидарны. Монах,  видя  наше  недопонимание,  подводит  нас  к  стенным  часам  и,  тыкая  в  циферблат,   повторяет: «визатийский   царс, византийский царс». Вот   оказывается в чем дело – он имел  в виду не царя,  а час,  т.е. время  показывал  нам: который сейчас  час согласно  византийскому времени. Нам дали комнату с окном на море. Свежий морской воздух наполнял наше жилище, шум волн действовал умиротворяюще. Мы как будто были в уютной каюте корабля, который неспешно плыл по морю.
Как-то невнятно прозвучал сигнал к вечерне. Наученный опытом, я не стал оставаться на 9-м часе в притворе, и, не дожидаясь его окончания, переместился в основную часть храма, где уже были монахи – значит, не строго только в притворе можно было находиться. Обшарпанная роспись, печать затхлости, тускло, бросается в глаза пыль – у меня даже появилось желание провести пальцем по деревянному киоту. Я так и сделал – действительно, слой пыли. У себя на приходе сразу бы дежурному дал поклоны. Мелькнула мысль: так увлеклись борьбой с экуменическими проявлениями, что забыли об уборке храма (это впечатление было скорректировано после рассказа насельника обители о сложностях, которые испытывает монастырь – «буквально пыль протереть нельзя без согласования с соответствующими инстанциями»). При входе в основную часть храма с левой стороны - стол с навершием. На столе две вращающиеся емкости, наполненные песком - для свечей. Так во всех афонских монастырях. Эсфигмен – единственная афонская обитель, в храм которой не был допущен мой спутник – священник. Причина? Он был только в подряснике, без рясы. Вряд ли такой ригоризм оправдан. Одно дело, забыл в келье, а другое – не взял с собой в поездку. А он просто не знал, что это строго обязательно! Ну нет у него хламиды с более широкими рукавами – тем более с такими неудобными для совершения крестного знамения, как т.н. греческая ряса – по сути, копия татарского халата. Пришлось бедному о. А. снимать подрясник и уже в гражданской одежде входить в храм.

Псалом 103-й начали читать сразу после возгласа. Странное впечатление было от действий канонарха: как будто не хор вторил словам какой-либо стихиры, которую он возглашал, а он что-то бубнил параллельно непрерывному пению хора. Пристально всматриваюсь в то, как ведет себя братия во время службы, пытаюсь зафиксировать отличительные от других монастырей моменты – ведь уже 40 лет они вне веяний модернизма и апостасии, которой смело бросили вызов. Нет – то же самое – также не? истово крестятся; лобызают иконы, не сняв клобука; не строго исполняется устав о поклонах. Мысленно огорчаюсь: как же так, братцы? Уж вам-то, Сам Бог велел. Но, увы.… После вечерни, как и везде на Афоне, выносят святыни: частицу Животворящего Креста, левую стопу равноап. Марии Магдалыни (прекрасно сохранилась); часть главы одного новомученика (пострадал от турок в 1819-м году) – запомнилось, что в день он делал 3 тысячи земных и 8 тысяч поясных поклонов, и еще, что его мощи перестали благоухать, когда были положены в другой ковчег и снова благоухали, когда их возвращали в старый, более скромный; глава апостола Иакова Алфеева; плат с пятнами крови св. Иоанна Крестителя; частица мощей вмч. Феодора Стратилата; часть челюсти с зубом архидиакона Стефана; частица мощей мученика Трифона; кусочек бахромы от омофора Богородицы и часть губки, которую подносили к устам Распятого Христа. «Вот видите, сколько у нас святынь! А в прессе иногда пишут, что у нас ничего нет», – грустно произнес русскоязычный священноинок (он оказался осетином). По поводу Литургии он заметил, что у греков нет тропаря 3-го часа на Евхаристическом каноне. В качестве обоснования он сослался на рукописи 11-го века. Я ему оппонировал, указывая на то, что в русских старопечатных чинах Литургии этот тропарь имеется. Уверен, что так было и в Древней Византии, от которой мы приняли веру.

Трапезная выглядела несколько мрачновато – как и во всей обители, в ней отсутствовал электрический свет (одно из следствий блокады); один монах заметил, что за последние 10 дней сегодня был впервые подвоз продуктов. Войдя в трапезную, я не встретил дежурного монаха, который бы распределял потоки желающих вкусить монастырские хлеб-соль (обычно, в других монастырях гостей в священном сане направляют к столу слева от игуменского места, если стоять к нему лицом). Недолго думая, сажусь со старцами за столом по центру. Краем глаза вижу, что один из трапезников, подойдя к игумену, показывая на меня, что-то спрашивает. Потом он подходит ко мне и направляет на дальний стол вместе со всеми паломниками. Это один из штрихов, который говорит об обособленности этой обители от прочих афонских монастырей в силу того, что она не имеет евхаристического общения с ними и вообще с мировым Православием, «погрязшем в экуменизме». Спокойно пересел на указанное мне место и подумал: «Я бы поступил немного иначе. На вопрос трапезника, как быть с «пришедшим в небрачной одежде», сказал бы: «Ладно, пусть сидит, но на будущее будьте повнимательнее, заранее все регулируйте». На ужин была предложена каша с яичницей, немного вина, хлеб и неизменная кружка воды (говорили, что в кельях греки попивают кофе, а русские иноки иногда «балуются» чайком). Спрашиваю сидящего слева колоритного священника из Молдавии, как он находит вино. Тот в ответ: «Да так себе, не то, что у нас в Молдавии».

Что касается черного флага, реющего над монастырем. Флаг был вывешен при игумене Афанасии, когда во главе Константинопольской Церкви был Патриарх Димитрий (1972 год). Антиэкуменические брожения в обители имели место еще в 30-е годы. Значительно усилились они в 1965-м году, когда Патриарх Афинагор и папа Павел VI одновременно сняли анафемы друг с друга. После Афанасия во главе обители был Евфимий. Родом он с Кипра. Был делателем Исусовой молитвы. В настоящее время во главе монастыря игумен Мефодий. Общавшийся с нами священноинок рассказал, что в обители жил монах, который 69 лет не выходил за монастырские стены. Другой монах, Паисий, за несколько десятилетий пребывания в монастыре не пропустил ни одной службы. До последнего дня своей жизни он сам себя обслуживал, избегая посторонней помощи. Умер он на праздник «Живоносного Источника». Не скрыл наш священноинок и те трудности, которые испытывает монастырь в настоящее время. Несколько лет назад Константинопольская Патриархия начала борьбу за владение кельей Эсфигменского монастыря в Карее. Нападавшие тогда высадили бронированную дверь, а оборонявшиеся бросали в нападавших горящие тряпки, от которых те разбегались, принимая их за гранаты. С помощью насилия захват удался. Все помещения, кроме одного, огражденного колючей проволокой, в котором пребывает пять монахов, все-таки были захвачены: и церковь, и огороды - всё. Один монах из другого монастыря приносил осажденным пищу – его за это арестовали. Таким образом, реально существуют две параллельные обители: одна официально не признаваемая Патриархией, а другая – ею зарегистрированная. Монастырская печать осталась в обители. Такой  параллелизм приводит к разным накладкам. Так, однажды одному эсфигменскому монаху родственники прислали 2 тыс. евро. Перевод поступил в захваченное Представительство обители и … с концами. Еще он рассказал, что Патриарх Варфоломей ежегодно приезжает на Афон на военном корабле со множеством охраны, и что у братии нет неприязни к другим афонским монастырям: «у нас есть там друзья, и когда мы бываем в других монастырях, нас гостеприимно встречают, никакого отчуждения нет». Если монах из Эсфигмена выехал за пределы Афона, обратно его не пустят. Был случай, когда один монах умер в больнице за пределами обители. С большими трудностями, на лодке, удалось перевезти тело умершего для погребения в монастыре. Протягиваю священноиноку подарок – лестовку. Его реакция: «Я с ней не смогу появиться. У нас строго следят за тем, чтобы ничего отличающегося от других ни у кого не было». И еще: «Мне посоветовали избегать тесного общения со своими соотечественниками, не говорить с ними на родном языке, «не заводить особых дружеств - как советуют св. отцы».
Дважды посылали спецназ штурмовать монастырь и каждый раз каким-то неведомым образом по рации он отзывался. Двое спецназовцев стали монахами и еще несколько духовными чадами насельников обители. Большая угроза над обителью нависла прошлогодним летом (ситуация вообще ежегодно обостряется). Игумен объявил трехдневный строгий пост. Чудесным образом угроза миновала.

На защиту обители приезжала молодежь. Проходили демонстрации в Урануполисе и в Афинах. Родители монахов обращались с жалобами в разные инстанции.
Монастырь рассчитан на 50 человек, а проживает в нем ныне 125 (в Ватопеде больше). Все напряженно трудятся, в т.ч. наряду со всеми и игумен.

Побывали на горе, где в пещере подвизался отец русского монашества прп. Антоний Великий. Над горой возвышается белый восьмиконечный крест. В пещере я совершил молебен Преподобному с благодарственными молитвами по случаю 1000-летия русского присутствия на Афоне.
На утрени после каждой кафизмы седальны пелись нараспев. Перед возгласом «Благословенно Царство» все молча склонили головы, возникла пауза, во время которой все молились про себя, в то время как священник в алтаре у престола читал краткие молитвы перед возгласом (по старому чину эта пауза покрывается протяжным пением «Господи помилуй» трижды). После малого входа Царские врата были закрыты. «Святый Боже» пели при закрытых Царских вратах (они были открыты перед пением «Святый Боже» в третий раз). Во время чтения Апостола монахи сняли с камилавок наметки. У некоторых монахов наметки низко свисали с лица, напоминая чадру. Похоже, что ушли в созерцание. С точки зрения древнего благочестия, на службе будь добр стоять в едином строю. Никаких отходов в личные переживания и индивидуальные моления. Только внимательная приобщенность к соборной молитве с единообразным внешним положением в соответствующие моменты службы. Иеромонах прочитал Евангелие и в раскрытом виде благословил им молящихся. Херувимскую песнь пели при закрытых Царских вратах. При таком положении совершалось и каждение. Камилавки монахи сняли только в конце Херувимской песни. После слов «Двери, двери» завеса на Царских вратах не отверзалась (она оставалась закрытой в течение всего Евхаристического канона). Перед возгласом «Твоя от Твоих» монахи сняли камилавки и наклонили головы. Перед возгласом «Святая святым» также все наклонили головы. После запричастного стиха читался акафист Богородице. Смотря на коротковатые подрясники и рясы монахов, из-под которых выглядывала штанина, на замусоленные, непроглаженные клобуки, я вспомнил из Аввы Дорофея: «Братия настолько занята духовным деланием, что им некогда заняться такими вещами». Вспомнил также святоотеческое высказывание о том, что одежда монаха должна быть настолько скромной и непритязательной, что если ее выбросить, то она никому и не понадобится. Еще подумал: «А когда им заниматься, если они живут в обстановке осады?» Невольно вспомнил одетых с иголочки насельников монастыря Ставровуни на Кипре. Вообще в Эсфигмене афонские монахи мне показались особенно аскетичными.

Наблюдая монастырские костницы, у меня возникало недоумение по поводу афонской практики погребения усопших. Для нас аксиома: запечатали гроб, предали земле, и лежит непотревоженный прах до звука архангельской трубы. Все это гробокопательство, расчленение скелета, отделение голов и сортирование костей - непонятны. Костницы с сотнями глазниц, зияющих из черепов, с нацарапанным именем на лобной кости. Зачем? Память о смерти? Она может подогреваться другими способами. Наверное, земли маловато для устройства кладбищ, или особый Промысел Божий в случае Афона? Милое дело, лежать под крестом в глубине земли, («земля еси и в землю отыдеши»). Как приятно осознавать, что тленные твои останки, облеченные в монашеские или священнические одежды, никто не потревожит. Никто не залезет в твой могильный домик, чтобы всматриваться в то, что осталось от твоего телесного состава через три года. По древним правилам, зафиксированным в старопечатных уставах, даже при случайном вскрытии могилы положено вновь совершить отпевание, что я и делал, когда такое происходило при работах с землей на территории нашего храма.
В последний день пребывания на Афоне с нами произошло явное чудо – так мы это все восприняли. Обо всем по порядку. Первоначально план был таков: побыть часть утрени в Эсфигмене с тем, чтобы на рассвете прийти на Литургию в Хиландар. «Это все рядом будет», – говорили нам в Москве. Когда же на пути в Эсфигмен мы проехали это расстояние на машине, я подумал: «Хороша будет прогулка, но с вещами, на моих больных ногах, вверх-вниз… все же сложновато будет проделать этот путь». Еще раз убедился в том, как субъективны и относительны все наши оценки: далеко-близко, горячий чай и не очень и т.п. Во время утрени, всмотревшись в ночную мглу, я еще больше усомнился в целесообразности нашего выхода на Литургию в Хиландар. Решили отстоять всю службу и после обеда выходить. Обеда почему-то не было (может быть в понедельник на Афоне более строгий пост?). Только мы вышли – едет машина из Эсфигмена в Хиландар. Нас подвозят. Из Хиландара примерно в 10 часов должен ехать автобус на пристань. Попытки выяснить расписание успехом не увенчались: ответы были какими-то невнятными и неопределенными. Казалось бы, повесь на 3-х языках расписание автобусов на пристань и паромов в Урануполис – и проблема снята. Только мы собрались войти в обитель для поклонения главной святыне  - иконе Божией Матери «Троеручица», как на наших глазах раньше времени уходит автобус на пристань. В душе возникла тревога – а когда будет следующий? Успеем ли на паром? Я начал служить молебен по старому обряду перед копией иконы, а мой спутник пошел в администрацию монастыря просить, чтобы открыли храм. Открыли главный храм, мы приложились к святыне, завершили молебен. Возвращаясь к выходу, выясняем насчет автобуса – оказывается, что он будет теперь только в 12.30, а у нас в это время уже отходит паром. Заволновались, забегали то к одному водителю, то к другому – все безполезно. А ведь нас на пристани будут ждать, чтобы потом плыть в Урануполис, а затем в Салоники – мы взаимосвязаны с людьми и с транспортом. Одним словом, стресс мы пережили немалый. Ситуация усугубилась тем, что отсутствовала телефонная связь. Молюсь усердно Хозяйке Афона. Своему спутнику предлагаю порассуждать: на чаше весов у нас была возможность побывать еще в одной обители либо потерять эту возможность, вовремя успев на автобус. «Все-таки главное, что мы помолились, да еще и по древнему чину». Только я это произнес, как один сербский монах, к которому мы до этого обращались с просьбой подвезти нас на пристань, говорит: «Идите быстрей, там один из русских паломников забыл свою сумку. Сейчас выезжаем с ней к пристани». Уже благополучно сидя в машине и размышляя о чудесном предстательстве Богородицы, у меня выступили слезы на глазах.
В последний день пребывания на Афоне возникло некоторое недоразумение со своими помощниками. Неважно себя чувствуя, усталый, я почувствовал внутри зарождающуюся волну раздражения. Вспомнил о последствиях, которые отражаются после этого на теле и душе, взял себя в руки, сдержался. Благодарение Богу, не дал врагу омрачить благодатные ощущения от пребывания на Афоне.

Прибыв в Урануполис, зашли в небольшую часовню на пристани, чтобы поблагодарить Бога и Пречистую Богородицу за все милости, которые мы получили за время паломничества по Святой Горе.

По пути в Салоники пытаюсь что-то читать. Безполезно. Извилистая дорога, темновато. Тогда нажимаю на Исусову молитву. В салоне автомобиля идет оживленный разговор. Невольно слышу рассказ о том, как сын Януковича, еще когда был в силе, естественно, волюнтаристски демонтировал в Крыму пушки времен крымской войны и перевез их к себе на дачу. Один из спутников в 90-е годы из Таиланда привозил в Россию большие партии дешевой обуви. Через короткое время все подошвы стали отваливаться. Он в панике. Все претензии к нему. В замешательстве он сигнализирует изготовителю, умоляет принять срочные меры по спасению положения. И вот, через некоторое время из Таиланда приходит посылка. Он с надеждой ее вскрывает – там баночка с клеем и записка с пожеланием успеха. Другой спутник спрашивает, какие чувства у вас вызывает такая картина: ваша теща на вашем «Мерседесе» летит в пропасть. Ответ: «Смешанные чувства» и т.д. и т.п.

В Салониках мы, конечно же, посетили кафедральный собор, где поклонились мощам св. вмч. Димитрия Солунского. В последние дни честная глава святого особенно обильно мироточила. Закрывшись в гостиничном номере, я предвкушал вожделенный отдых после безсонных ночей на Афоне. Но не тут-то было. Всю ночь под окнами, выходящими на оживленную улицу, веселилась молодежь. Не работал кондиционер. Подумал: «Вот, в очередной раз Господь показывает, что идеальный комфорт на Земле невозможен. Он ставит нас в такие условия, чтобы мы не забывали, что являемся странниками и пришельцами на Земле, что мы «не имеем здесь пребывающего града, но грядущего взыскуем». В салоне самолета я со скепсисом смотрел, как стюардесса демонстрирует технику безопасности в полете: ремни, которыми нужно пристегиваться; жилетки, которые нужно надувать; лампочка, которая зажигается в воде и т.д. Почти никто на это не обращает внимание. Представил себе, какой шок испытывают пассажиры самолета, оказавшегося в аварийной ситуации. По-моему, в этом случае единственным реалистичным вариантом было бы «правило одной кнопки» (по аналогии с принципом «одного окна»):  в случае ЧП нажать ее и ты моментально оказываешься в надутой жилетке, все лампочки светятся и все ремни на тебе.

«Вы будете баранину или телятину?» - любезно спрашивает стюардесса. «Нет ли у вас рыбы?» - робко, с надеждой в голосе спрашиваю я. Ответ отрицательный. Вздыхаю: «Давайте курятину». Поковырялся в салате, закусил сыром, мясо отдал спутнику. Да, тут явно на монашествующих не рассчитывали, также как в среду и в пятницу на всех постящихся. Стюардесса скороговоркой предлагает чай такой-то и такой. Прошу с лимоном. Оказалось, что был вариант и с молоком. Досада – опять не в точку, сегодня все-таки не постный день, можно было бы и с молоком. Обращаться вторично не решаюсь, чтобы не случилось какого-либо искушения, опасаюсь нарушить внутренний мир и расточить приобретенное духовное богатство.

Долгое время после возвращения  я размышлял о Святой Горе. Чудное место во Вселенной. Другое, более подходящее место для духовных подвигов трудно себе представить. В первый мой приезд был «в дикую», тогда были проблемы с проживанием и передвижением. Сейчас же все было по-другому.

Игумен Кирилл (Сахаров)