Предыдущее однодневное пребывание в больнице было подробно описано в заметке "Один день Александра Сергеевича".
Краткая госпитализация с финальным бегством (тогда меня охватило всепоглощающее желание проломить стены, снести все препятствия, чтобы вырваться на свободу) доставило большой стресс, нанесло болезненную рану, был надрыв (оставшись в неглиже, без телефона, диктофона, книги для чтения и молитвослова, я, наверное, напоминал одного из персонажей фильма «12 стульев», который намыленный вышел из ванны на звонок – на лестничную площадку. А дверь квартиры захлопнулась – и вот он стоит в таком пикантном положении и скулит).
Я лежал в углу палаты, уставившись в потолок и почти физически ощущал, как все мое существо окутывает ужас и безысходность. Долго не хотелось приходить в больницы. Так было в детстве, когда я объелся сахарными леденцами – разноцветными петушками и потом уже не мог смотреть в сторону лотков с ними. Или когда на каникулах в Донбассе грохнулся на мопеде на повороте – все, больше не сяду за руль. Вспомнил ещё: в отсутствие родителей полез в холодильник и там наткнулся на бутылку рома. Несколько раз через маленькие дырочки в пластмассовой пробке приложился - было плохо, тошнило. Больше я не мог переносить запаха этого напитка.
Недавно возвращаясь на поезде из поездки из Саратова, полез было на верхнюю полку и спикировал оземь. Надо было додуматься на седьмом десятке лет так поступить – не рассчитал сил. Теперь буду смиренно просить поменяться местами. И зачем меня, которому требовалось только обследование сердца, положили в переполненное реанимационное отделение, с преимущественно лежачими больными после инфарктов и инсультов? Но «брат Митька помирает – ухи просит» - сердце ноет, трепыхается. И потом, ни сегодня – завтра больницу, в которую предлагают лечь на пять дней, могут перепрофилировать в инфекционную.
Подробно расспрашиваю медиков, что меня ждет в больнице – опасаюсь неожиданностей. «Нужно будет проверить проводимость крови в сердечных сосудах». - «А как это происходит?» - «Через бедро вводится игла с микрокапиллярным проводом, достигает сосудов сердца. С помощью контрастного вещества выявляется - есть ли сужение сосудов. Если есть, то их расширяют». – «Держите меня, мне дурно». – «Да вы не безпокойтесь – вся эта процедура, она, конечно, похожа на микрооперацию, продолжается всего полчаса и не особо безпокоит пациента». Я, обреченно: «Ну, понятно – будет больно, но не очень». Вспомнил рассказ учителя в школьные годы. В каком-то музее на экскурсии одна дама услышав: «В конце концов через несколько тысячелетий совокупность процессов на нашем шарике приведет к коллапсу жизни на нем» (т.е. на языке верующих – к «концу света» - иг.К), упала в обморок. Когда она пришла в чувство, взволнованный экскурсовод говорит ей: «извините, мадам – я оговорился: не через несколько тысячелетий, а через несколько миллионов лет». Дама облегченно вздохнула: «ну, слава Богу, поживем ещё».
Представил свою телесную нехилую тушку, бездыханно распластанную на операционном столе. Всплыла картина из детства как резали кабана у родственников в Донбассе. Связали, зажали, отец со всей силы ударил ножом в сердце. Раздался жуткий визг, смертельно раненое животное вырвалось, путы спали с его ног и оно пустилось в дикую скачку, обильно орошая землю кровью и пронзительным криком окрестности. У меня было ощущение как будто меня оглушили «балдой по чану» (т.е. по голове). Пошатываясь, я поплелся домой. Долго ещё эта ужасная картина стояла у меня перед глазами. Через некоторое время снова пришел на место казни кабана. Его тушу как раз разделывали: кишки в одну емкость, кости в другую и т.д. Картина не менее жуткая.
Меня мучал вопрос: предстоящая процедура не в ряду ли таких как глотание «собачатины» - толстой трубки с лампочкой на конце для обследования желудка (гастроскопия), тестирование на Ковид через мазок глубоко в нос (не выскочит ли эта спица через глазную орбиту? – опасался я). Или трубку в пятую точку, в конце концов (говорят, что при этой процедуре бывает, что теряют сознание). Помню, интересовался: а глазные яблоки частично не выпадают из своих орбит при этом? Еще накануне госпитализации меня плотно взяли в оборот, под неусыпный контроль.
В юности, когда я поздно возвращался домой от друзей, мать, медленно приближаясь, смотрела мне в глаза и настойчиво просила: «ну-ка дыхни – дыхни». «Следите, ходите в школу, позорите, отстаньте», – истерил я. Что ждет меня в больнице? Будет ли хотя бы минимальная тишина? А если не получится с отдельной комнатушкой и придется находиться вместе с людьми, далекими от веры, матерящимися, смотрящими с утра до вечера мыльные сериалы и безконечные футбольные матчи? Помню, как в школьные годы на нашей улице собирались пролетарии – труженики шахты. Играли в домино, громко стуча о стол костяшками, периодически эмоционально вспыхивая. Рассказывали, что Николай Викторович Подгорный – третье лицо в Союзе после Брежнева и Косыгина, из всех видов интеллектуальных развлечений предпочитал «забить козла», т.е. игру в домино. Еще любили смотреть футбол или хоккей – все это в клубах табачного дыма и в сопровождении громких выкриков. Мне это было чуждо. Единственное, что запомнилось – это безумно зашкаливающий эмоциональный фон состязаний наших хоккеистов с канадцами в начале 70-х.
Около проходной, в ожидании оформления пропуска, прогуливаюсь вдоль металлической ограды больницы. Довольно большая территория. Вдоль ограды все усеяно «бычками». Почти все встречающиеся – и мужчины, и женщины – курят. Некоторые небрежно кидают окурки в сторону, хотя рядом стоят две металлические корзины. Скромная палата с санузлом и умывальником, но без шкафа для вещей и занавесок. Старенький холодильник (я всегда и везде его выключаю, чтобы не было помех для отдыха). В холодильнике продукты. Я было хотел их убрать, думая что они остались от предыдущего пациента и собирался его отключить, как оказалось, что продукты там держат медсестры. После этого замаячила перспектива безсонной ночи. Маленький неустойчивый столик, микроэкран неработающего телевизора допотопной модификации без антенны. С лежанки постоянно соскальзывала простынь. Но все это мелочи, главное - это относительная тишина и уединение. Телефон с собой в палате, но сначала это мало, что дало, так как сразу возникали гудки, которые блокировали возможность разговора. Одним словом, «неотложная кардиология». Хорошо еще, что привезли не на скорой и тут же не стали раздевать донага, как это было на предыдущей однодневной госпитализации, которую я прервал бегством.
В процедурной. – «Дверь закрывать?» - «Нет не надо». Сижу у окна, из него сифонит. «Немножко нужно потерпеть». Медсестра достает длинную спицу с ватой на конце – анализ на «корону». – «А я совсем недавно сдавал тест» - «Все равно, при поступлении в больницу, нужно сделать» (это уже в третий раз).
Принесли завтрак: перловая каша, кусок белого хлеба с тонким ломтиком сыра, чай. Прошу еще кусочек хлеба, черного – «А у вас диабет?» - «Да» - «А я дала вам сладкую кашу».
Как и везде в больницах, почти никто из медперсонала плотно не закрывает дверь палаты – приходится закрывать самому, чтобы уменьшить шум.
С раннего утра еще до подъема, около медицинского поста собирались люди и громко обсуждали свои болячки. Наверно им и в голову не приходило, что они кому-то мешают, тем более, что двери в палаты были закрыты.
В старые патриархальные времена, когда большинство русских людей жило в деревнях на лоне природы, были другие звуки, запахи, визуальные картины. Жаль, что сейчас зачастую и в храмах перед службой гвалт, толчея, а ведь это время настроя на молитву. И после службы, когда важно не «расплескать», сохранить приобретенное, часто слышны мирские разговоры. Особенно нужно себя хранить от суеты после принятия Святых Христовый Тайн.
Помню, поступив в семинарию (я тогда был послушником Почаевской Лавры), был удивлен тем, как проходили часы самоподготовки студентов в классе: кто-то громко общался на посторонние темы, играло фортепьяно. Несколько студентов, зажав головы руками, пытались читать. Однажды я не выдержал и меня прорвало: «Столько теряем времени – мы же себя обкрадываем!» На мой демарш отреагировали холодно-равнодушно, ничего не изменилось. Начальство пыталась как-то отрегулировать ситуацию, присылало на часы самоподготовки студентов из старших классов в младшие, но это мало, что дало. Более того, были проявления того, что в армии называют «дедовщиной»: старшие пытались подключить младших к решению своих проблем: написанию сочинений и т.п.
В конце концов я добился разрешения в часы самоподготовки уходить в читальный зал, где долгие часы просиживал над книгами. После отбоя, пока все улягутся, приходил в длинный темный притвор академического храма, где при свечах читал каноны. Помню как нас, находящихся там «отшельников», разыскивал пом.инспектора Б.А.Пушкарь - (впоследствии митрополит Владивостокский и Приморский Вениамин; в настоящее время находится на покое).
На приходе все подходы к моему жилищу увешаны объявлениями: "Тихо", "Закрывайте плотно дверь", "после 22:30 не входить" и т.п. Основная дверь оснащена доводчиком, благодаря которому сама плотно закрывается.
Странно, никто не мерил температуру при входе. Это сейчас делают повсеместно. Стало уже привычным - и вдруг в больнице перед госпитализацией этого не сделали. Рядом пост медсестры - здесь точка активности, точка притяжения пациентов со всего этажа. Здесь ежесекундно раздаются звонки - вызовы с красных кнопок из палат, проводятся консультации, назначения, разбираются жалобы и т.п. Кстати, если хочешь увидеть медсестру, нажатие этой кнопки является самым оптимальным вариантом. Поначалу я по нескольку раз ходил к посту, но там никого не было. Потом нажал кнопку и вскоре медсестра появилась. Кнопку нужно не одноразово нажать, а держать до самого подхода медсестры, иначе ничего не получится. Медсестра может быть в палатах, сигнал услышит, и не поймет откуда он, если его сразу прекратить.
Шумы неизбежно врывались в палату. Через час в коридоре всё загудело - начался серьезный ремонт (его, естественно, приурочили к моей госпитализации - в смысле усугубления испытаний).
После первого же посещения лечащего врача стало ясно, что коронаграфия неизбежна: "Да, будет нелегкая процедура, но без неё никак, полноту картины составить невозможно." Уже через пару часов я всё с большей грустью стал всматриваться в умиротворяющую картину за окном, тяготясь пребыванием в больнице. Стоит только выглянуть в окно, как увидишь "скорую", въезжающую на территорию или выезжающую с нее. Вспомнилась реплика одной нашей сотрудницы: "Вас нужно связывать в келье, чтобы Вы постоянно не рвались на разные мероприятия и собрания."
Что ощущают заключенные, месяц за месяцем, год за годом, находящиеся в узах? Вспомнился Достоевский, писавший в "Записках из Мертвого дома" о тяготах вынужденного совместного пребывания. Этого, слава Богу, нет, но все равно грустно. Попытка отпроситься на ночевку домой успехом не увенчалась – из-за эпидемиологической обстановки, "У нас сейчас даже нет пропускных билетов для пациентов" – сказала лечащий врач.
Прогуливаясь по большой территории больницы, ловлю себя на мысли - а ведь я бессознательно всматриваясь в ограждение по всему периметру территории, прощупываю, так сказать, оборону "противника", пытаясь выявить уязвимые места для осуществления возможного побега. Нет, ограда высокая - не преодолеть. Не смогу я сделать подобно тому, как в сентябре один наш бывший сотрудник - военный в отставке, в два счета перемахнул через садовую решетку с целью нарвать яблок. Только у шлагбаума обнаружил сравнительно небольшой зазор, в которой можно было бы нырнуть, но, увы, не с моей комплекцией. Присматриваюсь к деревьям, которые растут у ограждения - нет, слишком они тонкие и практически без сучьев. Нет, по деревьям не перелезу - забор высокий, а я - грузный. Можно, конечно, было бы, подобно Шурику из "Кавказской пленницы", перемахнуть через ограду и приземлиться на кузов какой - нибудь проезжающей машины с помощью качелей, но их тут нет.
Холодильник в течении дня и ночи периодически начинал громко рычать в полутора метрах моей кровати. Практически всю ночь продолжалась активность на мед. посту. По моему мнению, дверь без звукоизоляции теряет 50 процентов своего функционального смысла. Да, она охраняет, прикрывает, но в то же время создаёт иллюзию комфорта. Нет почти никакой разницы между пространством коридора и помещением, в котором ты находишься - и так практически везде: в гостиницах, в домах отдыха и, к сожалению, в больницах. Дефицит целительной тишины. Со всех сторон, из всех щелей, на тебя обрушивается вал шума, совершенно тебе не нужный и, более того, травмирующий. В идеале, конечно, для каждого больного должна быть отдельная небольшая палата. Ну как можно поместить всех вместе: стариков и юных, храпящих, курящих и т.д. с теми, кто не подвержен этому? А ведь вынужденное пребывание - это всегда стресс, вряд ли оно способствует лечению. Я спросил лечащего врача - а почему вы назвали эту процедуру нелегкой - если она продолжается всего полчаса и делается без наркоза? И ещё: а что проходит по артерии руки до сердечных сосудов – какие-то импульсы или реальные нити? -"Да, это мельчайшие материальные нити - типа лески. Что касается нелегкости этой микрооперации - то посудите сами: вы раздеваетесь, вас на коляске везут в операционную, там несколько врачей, оборудование - всё это, конечно, психологически воздействует. Но не безпокойтесь - чаще всего всё проходит благополучно". Я:"Чаще всего или почти всегда?". Она: "Почти всегда. Бывают иногда некоторые технические сложности." И ещё сказала: "Больные очень разные. Сердечники - это особая категория. У них есть проблемы с поступлением крови в мозг - отсюда сложности с памятью. Ещё сложнее с агрессивными больными - тут держишься изо всех сил, иногда срываешься, о чём потом сожалеешь». Позвонил знакомому священнику, рассказал об этой процедуре - ему тоже её предлагают. Сказал, что будет ждать мой рассказа о том, как всё прошло. Я почувствовал себя сапером, который проделывает проём в минных заграждениях, чтобы открыть проход другим. И ещё ощутил себя подопытным кроликом. Вообще, процедура напомнила средневековую казнь по вытягиваю жил из человека. Врач успокаивал, но похоже, что она волнуется больше чем я.
На самых черновых работах в больнице выходцы из Средней Азии. Женщины все на одно лицо: сосредоточены, дисциплинированны, неулыбчивые "трудоголики". Молча и тщательно исполняют своё дело. Что у них в головах, какие мысли и переживания, неизвестно - "вещь в себе". Помощник через щели в металлическом заборе передает распечатки с интернета (он опоздал и поэтому не принёс в отведенное по режиму время). Это напоминало конспиративную встречу с передачей важных документов. Вечером в пустынном саду, шурша листьями под ногами, оглядываясь по сторонам, дойдя к решетке, быстро хватаешь пачку бумаг и спешишь обратно. Проходя мимо проходной, опасливо посматриваешь - не засекли ли тебя по видеокамере.
Коронаграфия - очень распространенная процедура, которую проходят почти все пациенты. Если не получается ввести зонд через запястье руки, тогда его вводят через бедро - это запасной вариант. В последнем случае, а также если предстоит стентирование (расширение суженых артерий сердца) и удаление из них, в случае необходимости, бляшек, закупоривающих артерии. Тогда на сутки человека перевозят в реабилитационную палату. Там нужно быть в лежачем положении, чтобы нога не посинела от кровоизлияния. Последнее напутствие врача: "Вы - среднестатистический больной. Несмотря на гипертонию и диабет, не производите гнетущего впечатления, какое бывает, когда видишь изможденного человека - такого тронешь и, кажется, что он "посыпется". Утром перед операцией заходил анестезиолог. С ними я теперь веду себя осторожно. Раньше, накануне предыдущих операций я задавал множество вопросов, проявлял эмоции. Анестезиологи делали вывод, что я комплексую, что я в группе риска и назначали общий наркоз, хотя для тех операций вполне подошел бы средний и даже местный наркоз.
Предоперационное томление, постоянно смотрю на часы – отслеживаю сколько времени осталось до начала экзекуции. Заходит завотделением. Лечащий врач ему объясняет: «Больной волнуется, переживает». Я: «Простите, а по каким признакам Вы определили, что я волнуюсь?» Врач: «Ну Вы же подробно расспрашивали, что и как будет». Я: «Вы знаете, я просто очень любознательный человек». Врач: «Плохо спали?» Я: «да нет, как обычно: один раз ночью проснулся, принял таблетку-«сонливку» и снова заснул».
Заранее, по совету анестезиолога, готовлю сумку со всем необходимым – на тот случай, если поместят в реанимацию. Возникла ассоциация с «узелком на смерть», который готовили в старые добрые времена наши благочестивые предки. И с сумочкой, где сухарики, белье и прочее на случай внезапного ареста, как было в тридцатые годы, принимаю восемь таблеток, разжижающих кровь. У дверей раздался знакомый грохот от подъезжающей каталки. Медсестра с порога: «Так, быстро писать, раздеваться и ложиться под простынь на каталку». Прощальный взгляд в окно. Три поклона на иконы и меня из палаты депортируют в операционную. Перед этим сделали расслабляющий укол.
О самой операции. Поставили катетер, обезболили нижнюю часть правой кисти руки. Затем наступило самое болезненное: я было подумал, что эти болевые ощущения, напоминающие касания нерва зуба бормашиной в кресле у стоматолога, являются следствием касания иглой с целью обезболивания, но потом выяснилось, что это было следствием прохода провода через артерию руки к сердечным сосудам. Наркоза много не дают, чтобы чувствовать состояние больного, его реакцию.
Реплика врача: «Это самое болезненное в этой процедуре». Врач дважды делал замечания: «Не сжимайте руку, иначе все придется заново делать, проходимость «нити» через артерию затрудняется». Второе замечание: «Дышите ровно, не надо вздыхать». Запустили контрастное вещество, выявили, что одна из двух сердечных артерий забита бляшками, что чревато инфарктом. Артерию прочистили.
Реабилитационная палата. В ней восемь человек – мужчин и пяток медсестер. Один старик просит другого позвонить по телефону - сам он подойти не может - привязан. Тот тоже не может подойти – он тоже привязан. Несколько раз проситель пытается продиктовать номер своего телефона, но не получается - «смешались в кучу кони, люди», городские номера с сотовыми. Все с интересом ожидают, чем закончится состязание «старцев».
Сосед справа никак не может сходить по нужде - в конце концов, в качестве крайнего снисхождения, ему разрешают пройти в туалет напротив. Периодически у него из-под одеяла раздается собачий лай. Я сначала подумал: «И тут собаки», но нет, собачий лай оказался позывным сигналом его сотового телефона. Поставили капельницу, но забыли открыть емкость. Около часа игла «вхолостую» торчала в вене.
Предписали выпить полтора литра воды – для выведения из организма контрастного вещества. Возникли проблемы. С детства я комплексовал – практически ни разу за все годы учебы не заходил в школьный туалет – и, либо на большой перемене бежал через три улицы домой, либо терпел до окончания учебного дня. В этом плане у меня был барьер – я не мог его преодолеть. Так и здесь меня уже раздуло, начались рези, а ничего не получается. Пишу записку медсестре - безполезно: не положено для тех, кто в такой палате и все тут.
Но мы же разные, должны же быть разумные исключения, зачем ко всем подходить с одной меркой, одним стандартом. В течении шести лет в школе терзали, «насиловали» математикой, языками, химией с физикой, но я, извините, гуманитарий до мозга костей. Но нет-будь добр быть как все - подтягивайся к общим стандартам советской школы. Сам я стараюсь за частоколом инструкций видеть живого человека со всеми его проблемами. Дифференцированно подхожу, учитываю возраст, пол, образовательный уровень и т.д.
Приходит завотделением, в котором я лежу, предлагает катетер, но меня предупреждали, что лучше его избегать. Ну придумайте что-нибудь, возьмите, в конце концов расписку, что пациент несет ответственность за возможные последствия для своего здоровья, закрыв за собой дверь санузла. Нет, не положено и точка. Умри, но соблюди соответствующий параграф инструкции. Я читал, что древние римляне придумали такую казнь – угощая неугодных, «до нельзя» накачивали их напитками, а потом блокировали возможность разгрузиться. Да, падший человек – виртуоз в плане выдумок на зверства. В конце концов завотделением возвращает меня в палату и сразу все нормалёк.
Конечно, сотрудники больниц перегружены, несомненно, что их служение носит жертвенный характер. Но есть некоторые недоумения. Просит, например, лежачий пациент принести из палаты жизненно важную вещь в таких условиях как сотовый телефон. Знакомая реакция, взгляды сквозь человека, а потом повернуться и молча уйти. Понятно, что подобная реакция на просьбу больного оставляет в его душе осадок, настроение падает. Может быть, все-таки в данном случае оптимален средний вариант - хоть что-то сказать в ответ: «Я передам на пост, у меня нет с собой телефона» и т.п., но просто молча уйти от ответа - такое отношение накручивает напряженность, сильно огорчает больных.
Хотя понятно, что среди них хватает тех, кто капризничает, досаждает и даже проявляет агрессию. Один такой мужчина, похожий на председателя профкома завода средней руки, бегал по коридору, требуя назвать фамилию медсестры, которая, по его мнению, плохо к нему отнеслась.
Иногда мы нетерпеливо форсируем события, спрашивая: когда будет та или иная процедура, почему принимает этот, а не тот врач и т.д. и т.п. А ведь в каждой больнице, даже самой захудалой, свой налаженный формат набора процедур и регламент их периодичности.
Врач нашей общины так отреагировал на мои рассуждения; «Главное, что самолет приземлился (то есть, в моем случае прошла удачная операция). Когда самолет сел – все радуются и не думают об отдельных досадных упущениях».
По поводу медсестер: «если медсестра даст кому-либо попользоваться своим сотовым телефоном, или разрешит кому-либо из реанимационной или реабилитационной палат пройти в туалет, то, видя это и другие пациенты будут проситься. А что касается расписки больного - то все равно все претензии будут к медсестре, которая разрешила, несмотря на существующий запрет делать это.
Выход есть - если не получается решить вопрос с медсестрой, тогда нужно настоятельно просить вызвать врача. Как видно, не все так просто. Еще он сказал: «Вал бумажной волокиты в медицинской сфере увеличился десятикратно, также и количество поступающих больных - врач чисто физически не в состоянии уделить всем внимание должным образом».
Еще я фантазировал: вот выйду из больницы, обращусь к протодиакону Виктору, секретарю старообрядческого митрополита Корнилия: «Отче, столько отцов у вас в последние годы получило из рук владыки протопопскую шапку (митру). А я вот уже 33 года стою у престола, написал книги и не один десяток статей о старообрядчестве, столько пострадал, мыкаясь по больницам. Походатайствуйте перед Предстоятелем о награждении меня митрой с опушкой». Протодиакон, как обычно, молча улыбнется, разведет руками, не зная, как реагировать на мой неожиданный пассаж-шутку. Когда вышла заметка «Один день Александра Сергеевича», владыка обратил внимание на схожесть со стилем Зощенко, писавшим о том же. Он еще меня спросил: «А Вы читали об этом у Зощенко?» Я что-то промямлил в ответ неопределенное, скорее, ближе к тому, что читал (естественно, я же все читал, везде был и все знаю). Вспомнил, как в детстве мать моего близкого друга рассказывала, как она в годы войны, будучи совсем юной, скиталась по городам и весям Донбасса. При этом она называла ряд этих населенных пунктов. Я поначалу удивлялся, а потом усомнился и спросил: а в таком-то городке вы бывали в период своих скитаний? И назвал реально существующий населенный пункт. Она подтвердила. Спрашиваю еще, называя новый населенный пункт – оказывается, и там была. Тогда я наугад произношу название несуществующего городка. Каково же было мое удивление, когда она сказала, что и здесь она была…
Еще одни сутки я провел в палате. Больше никаких процедур не было и не предполагалось. Закинул удочку – нельзя ли мне пораньше выписаться? Все от кого зависело принятие решения, дали добро. Таким образом, на четвертый день после госпитализации я был выписан. Последнее, что я сделал – поднялся на этаж повыше, где в вестибюле помолился у большого образа Богородицы. Здесь же шкаф с религиозной литературой и фотостенд членов сестричества, опекающих больницу. Близко подойти не удалось, т.к. все помещение было завалено коврами и мебелью – еще одно проявление сложной эпидемиологической обстановки.
