О последних событиях в церковной жизни

Корр: О. Кирилл, идет вал критических публикаций по отношению к католицизму. Неужели нельзя сказать ничего положительного?

Иг. Кирилл: Не только можно, но и нужно.

Корр: У Вас были встречи с католиками, которые запомнились?

Иг. Кирилл: Я не припомню ни одного эксцесса, ни одного грубого выпада с их стороны. В Прибалтике общался и с их епископами, священниками, семинаристами и простыми прихожанами. В целом, впечатление было положительным. Особенно запомнились три встречи: с о. Игнатием - католическим иеромонахом из Польши (запомнилось, как он возмущался разгулом порнографии в Европе), и с ксендзами в Карловых Варах и в Молдавии. Что касается вероучительных моментов. В предыдущем интервью я говорил о филиокве (по лат. и «от Сына» - добавление в католическом Символе веры, там где говорится об исхождении Духа Святаго). Справедливости ради нужно отметить, что еще при папе Иоанне Павле II неоднократно имели место случаи чтения Символа веры без филиокве, а у униатов в последние десятилетия вообще обозначилась тенденция к отказу от этой прибавки. Папа Пий XI (1922-1939 гг) издал энциклику «Мистическое Тело», где развивал учение о Церкви как о мистическом Теле Христовом. Безусловно, этот документ имеет большое значение, т.к. здесь обозначился отход от католической традиции, согласно которой Церковь прежде всего институт. С другой стороны, христианскую совесть смущает то, что культ почитания Девы Марии доведен в католичестве до неестественных размеров. На Втором Ватиканском Соборе Дева Мария была названа соискупительницей нашего спасения. Интересно рассуждение протоиерея Михаила Мудьюгина (впоследствии архиепископа) о природе такого почитания Богородицы в католичестве (см. его статью «Православная трактовка развития римо-католической мариологии за последнее столетие»).

Корр: В первом интервью Вы говорили, что вызывает смущение не сам факт встречи патриарха с папой, а то, что об этом не было предварительного обсуждения. Вы имеете в виду широкую общецерковную дискуссию? Представляете, во что это выльется?

Иг. Кирилл: Отец Андрей Ткачев в своем выступлении перед студентами Сретенской семинарии, как всегда ярко, об этом говорил. Но для меня убедительно лишь отчасти. Хорошо, согласимся с ним, что не надо широко обсуждать. Ну, а на Архиерейском Соборе накануне встречи об этом можно было сказать, рассмотреть проект совместной Декларации? Если уж и архиереи некомпетентны, а только те, посвященные в планы встречи, таинственные пять человек - ну, не знаю... Конечно, в Уставе не прописано, что о встрече с папой непременно должен быть предварительный проговор на Архиерейском Соборе. Но, с другой стороны, такое эпохальное событие как «встреча тысячелетия», вряд ли может быть предметом только личного усмотрения. В этой связи вспоминается 34-е Апостольское правило, которое гласит, что первый епископ все должен делать, советуясь с другими епископами, а они в свою очередь ничего да не делают без совета с первым епископом.

Корр: Не получится ли другая крайность, если каждый шаг регламентировать?

Иг. Кирилл: У себя на приходе я рассказываю прихожанам о всех своих встречах, размышлениях, планах. Один старообрядец, критикуя меня, тем не менее отдал должное: «Надо же, в своих публикациях он обо всем рассказывает, ничего не скрывает». Такая тотальная прозрачность как-то меня стала тяготить. «Что за дела, никакой личной жизни!» - ворчал я. И вот, несколько лет назад, взяв благословение у духовника, решил я несколько дней в период отпуска провести в Карелии (об этой поездке я подробно рассказываю в своих «Воспоминаниях»). Собрали меня, проводили на вокзал и ахнули - вопреки обыкновению настоятель решил ехать сам, без привычной свиты - команды сопровождения. Возвращаюсь обратно и вижу, что некоторые прихожане - туча тучей, смотрят недоверчиво, разговаривают сквозь зубы. Выяснилось, что были недовольны непривычным форматом моей поездки - непонятно где был, с кем встречался, чем занимался. Я вспыхнул, но крыть было нечем - сам создал такую систему и люди к ней привыкли. Вывод напрашивается такой: надо стремиться к гармоничной, сбалансированной модели сочетания открытости с разумной закрытостью.

Корр: Что впереди? Где тот рубеж, за который переход невозможен, что это для Вас?

Иг. Кирилл: Этим рубиконом мог быть календарный вопрос - хорошо, что он не будет рассматриваться на Всеправославном Соборе. И еще я всегда говорил, что никогда не соглашусь совершать таинство крещения иначе, чем только через полное погружение. Я испытал стресс, когда услышал от одного собрата такие слова: «Никто не отсидится в стороне, не спрячет в кармане подрясника комбинацию из трех пальцев - меня, мол, не касается, это ваши дела, смотрите сами. С каждого потребуют подпись в согласии с принятыми решениями». Ну, тогда не знаю... Тем более, если начнут поминать папу в диптихе Предстоятелей Православных Церквей, как это делает Константинополь уже несколько десятилетий. В любом случае горячку пороть не буду, в конце концов есть духовник. Чувствую, что впереди будут безсонные ночи и долгие воздыхания.

Корр: Ну Вы же понимаете, что можете потерять храм. Трех лаврских старцев удалили в скит, лишив благословения принимать посетителей, а что уж говорить о каком-то настоятеле храма.

Иг. Кирилл: То, что Вы сказали, для меня очень болезненно, ведь на Берсеневке, где я служу четверть века, каждый метр полит потом и кровью. Трудно представить, что будет, если произойдет то, о чем Вы говорите. Наверно, я не сопьюсь, хотя бы потому, что с детства страдаю болезнью желудка. Но и в деревне «на печи», «без права ношения духовного платья», долго не усижу. Когда я провалился с защитой кандидатской работы по окончании Духовной академии (у профессора Осипова по кафедре Основного Богословия), то со слезами на глазах в прострации несколько дней бродил по лесу. Потом пришел в себя, мобилизовался и, написав новую работу, успешно защитился (у о. Иоанна Экономцева по кафедре Истории Балканских Церквей). Помню, как после очередной операции, сидели вокруг моего бездыханного тела грустные прихожане. Уныло опустив головы, тихо переговаривались. Каково же было их удивление, когда придя в очередной раз, они увидели бодрого игумена, который затребовал рясу, поручил заказать машину и запросил отчет о текущих делах. В детстве меня звали «тихоней», но, в принципе, я непоседа, человек увлекающийся. Было бы хорошо, чтобы не было бы сделано никаких опрометчивых шагов, о которых потом пришлось бы горько сожалеть.