На старообрядном направлении
Рассказы Ромила Ивановича Хрусталева о Предстоятелях Старообрядческой Церкви послевоенного периода
(Памяти многолетнего референта Старообрядческой митрополии Р. И. Хрусталева)
Смерть Ромила Ивановича меня потрясла. Я очень любил этого высококультурного, интеллигентного, исключительно тактичного, глубоковоцерковленного человека.
В 40-й день со дня его смерти с группой прихожан побывал на его могиле на Рогожском кладбище. Нахлынули воспоминания о наших встречах и беседах…
Впервые раба Божия Ромила я увидел на Рогожском в праздник свв. жен-мироносиц в 1986 году. Гостем Старообрядческой архиепископии был тогда епископ Киприан из Румынии. После нескольких десятилетий отсутствия официальных контактов между двумя братскими Старообрядческими Церквами возобновилось общение. Ромил Иванович тогда только заступил на должность председателя приходского совета Рогожской общины. В то первое общение запомнилось большое тепло, исходящее от этого человека, его скромность и обходительность.
Вскоре после того как владыка Алимпий был избран на архиепископскую кафедру, он был участником миротворческой конференции. Сопровождал новоизбранного архиепископа Ромил Иванович. Помню, идет по коридорам широкой поступью владыка, в руках у него большой посох с мощным набалдашником, за ним семенит и что-то настойчиво внушает тогдашний куратор старообрядцев по линии Совета по делам религий Подшибякин В. М. На конференции Ромил Иванович, сидя рядом с архиепископом Алимпием, держал его посох. В какой-то момент ему нужно было выйти с владыкой и Ромил Иванович после заметного колебания, не очень решительно попросил меня подержать архиерейский посох. Помню, с каким волнением я, тогда иеродиакон, какое-то время держал посох Предстоятеля Старообрядческой Церкви.
Чувствовалось, что владыке Алимпию непривычно после нижегородского затвора быть в гуще событий. Он несколько затравлено смотрел на все. Объявили перерыв, прошел важно, не реагируя на нового старообрядческого архиепископа, один из членов Синода. Я подошел к владыке поговорить, меня ободрила его улыбка, когда он еще входил в зал. Наблюдаю такую сцену. Увидев владыку Алимпия на значительном расстоянии, митрополит Филарет Минский, раскрыв широко руки, пошел в его сторону. Старообрядческий архиепископ сразу как-то стушевался. Митрополит подошел к нему, обхватил за плечи, посмотрел с обеих сторон и стал лобызать. А лобызание такое, новообрядное – касание бород. Потом Филарет говорит: «Владыка, приезжайте к нам на годичный акт в духовную академию на Покров». Алимпий молчит, съежился, а Ромил Иванович за него: «У нас престольный праздник кафедрального собора на Покров, владыка не может». А Филарет своим таким протяжным внушительным голосом: «А владыка Иосиф мог, приезжал к нам на годичный акт в духовную академию».
Когда я напомнил об этом Ромилу Ивановичу, он сказал: «Вы, отец Кирилл, мне сейчас напомнили канву отношений между старообрядческой иерархией и архиереями РПЦ. Владыка Флавиан был доступным к таким общениям и владыка Иосиф тоже, но владыка Алимпий, он не был таким активным, не инициировал такие встречи, но коль они каким-то образом происходили, он, тем не менее, общался . Вам запомнилось одно, а мне запомнилась встреча в Троице-Сергиевой Лавре, тоже это было связано с какой-то международной встречей. Владыка Алимпий впервые тогда выступил. Доклад, естественно, ему составили, он его читал. Сам владыка не практиковал устную речь от себя, он как-то тушевался, боялся, может быть, что-то не то сказать. Во всяком случае, он всегда просил готовить ему выступление. Патриарх Пимен был уже в ветхом состоянии и я припоминаю, когда владыка Алимпий читал доклад, патриарх так на него посмотрел, снял свои большие очки и достаточно громко спросил: «Кто это?». Я не помню уже, кто ему объяснил, что это новый старообрядческий архиепископ, и он так: «Да, да, хорошо, хорошо». Можно сказать, одобрительно отреагировал.
Моя давняя мечта – услышать живые голоса наших братьев - старообрядцев, а именно рассказ очевидцев, тех кто знал, общался, встречался, помогал, был сотрудником глав Старообрядческой Церкви, сначала архиепископов, потом митрополитов.
Ромил Иванович Хрусталев, многолетний референт Старообрядческой митрополии, являлся ветераном и жизнь Старообрядческой Церкви послевоенного времени проходила на его глазах. Я только родился, а он уже был в гуще событий. Конечно, мы кое-что знаем о том, что в начале века во главе Старообрядческой архиепископии был владыка Иоанн (Картушин). Он из донских казаков, я видел его фотографии вначале в резиденции архиепископа, а потом уже в трапезной Рождественского храма. Знаем о том, что в годы первой мировой войны находился у нас в России несколько лет митрополит Белокриницкий Макарий. Потом, естественно, гонения коснулись очень сильно старообрядцев, может быть, даже более других. Знаем такую личность, как архиепископ Мелетий. Послевоенные годы: Иринарх, Флавиан, Иосиф, Никодим, Алимпий. Одним словом, было о чем поговорить с Ромилом Ивановичем. Чем привлекают эти личности? Тем, что эти самородки, которые с Божией помощью как-то существовали в условиях советской действительности, сохраняя свои корни, свое русское естество, облик, были подвижниками, аскетами. Разные дары были у них, разные подходы, может быть, но в целом они отличались верностью нашему церковному наследию, устроению, отличались строгостью к себе, строгостью к Богослужению, каждый имел свою специфику, какие-то яркие самобытные черты. Кое-что мы знаем - о них из прессы, по визуальному наблюдению, в результате редких соприкосновений, я имею в виду последних из них, главным образом, владыку Алимпия. А более обширные сведения интересно было узнать от тех, кто более плотно соприкасался с ними, наблюдал их и в быту, и в Богослужении и т. д.
И вот ровно три года назад в трапезной нашего храма в течение трех часов Ромил Иванович рассказывал нам о них. Начал он свой рассказ с архиепископа Флавиана, возглавлявшего Старообрядческую Церковь с 1952 по 1961 год. Был он уроженцем пос. Городище (это в Перевальском районе Луганской области - на моей малой родине). В 1905 году архиепископ Иоанн поставил его в диаконы к местному храму. Через пять лет рукоположил его во священники к этому же храму. В 1937 году владыка Викентий, местоблюститель архиепископской кафедры, возвел его в сан протоиерея. 1945 году он принимает монашеский постриг и рукополагается в епископы. После смерти архиепископа Иринарха был избран архиепископом. Умер в 1961 году на 84-м году жизни. Очень любил порядок при Богослужении.
«Мне запомнилось, - рассказывал Ромил Иванович,-что если архиепископ стоял у престола, то никто не имел права сидеть или разговаривать, все тоже пребывали в молитве, и если он садился отдыхать, это не значило, что священники могли отойти от престола. Будучи пономарем, я подавал кадило, и это тоже было регламентировано. Протодиакон следил за кадилом, и я не входил в алтарь. Некоторые моменты его служения очень памятны, глубоко запали в душу: облик, отношение к людям, совершение им богослужений. Я застал тот момент, когда был он уже в немощи, хотя по комплекции это был коренастый, достаточно крепкого телосложения человек.
Владыка был казачьего сословия, тоже из донских казаков. Человек он был очень волевой. Обладал очень интересным голосом, у него была своеобразная греческая погласица чтения Евангелия - это запомнилось на всю жизнь. Сейчас у нас Евангелие никто так не читает, сколько я не был в различных епархиях и приходах юга Украины и России, нигде такого не слышал. Погласица эта, как мне кажется, пришла из глубины веков. Я пытался ее воспроизвести, но она очень сложно воспроизводится из-за того, что времени прошло достаточно много, но, тем не менее, она очень интересная, своеобразная, как бы рассказывающая и в то же время раскрывающая смысл и содержание прочитанного, делающая какие-то акценты, ударения на тех или иных словах, которым владыка хотел придать значение.
Кроме того, владыка Флавиан был очень грамотным, начитанным. В журнале «Церковь» - нашем периодическом издании до 1918 года, он очень часто публиковался, писал на различные темы проповеди, толкование псалмов, затрагивал вопросы быта. Судя даже по этим публикациям, я чувствовал, что он всегда был в центре жизни общины. Община Городища, помнится мне, всегда была очень представительной, всегда была очень большой.
Владыка Флавиан на моей памяти служил вечером не полностью, он был в преклонном возрасте, это не позволяло ему служить полную службу. Та Рогожская слобода, которая была в 50–60-е годы, это не то, что сейчас, она была очень населена людьми неверующими, потому что 60-е годы очень серьезно повлияли на народонаселение Рогожской слободы. Очень много людей было подвергнуто гонениям, и дома здесь населяли уже люди пришлые, приезжие. Это уже не те старообрядческие поселения, которые изначально были.
Владыка приезжал всегда на машине, потому что расстояние между резиденцией архиепископа и храмом было значительным, и время было такое, что ходить было небезопасно. Меня посылали, я говорил: «Владыка, уже читают кафизмы», и владыка был готов к определенному времени, а я, будучи мальчиком, провожал его. Если угодно, я был маленьким иподиаконом. Вообще, архиепископия тогда представляла собой очень небольшое учреждение. Монашки пекли просфоры, это было отдельно. Был секретарь у митрополита, протоиерей отец Василий, он же был и настоятелем собора. Ответственный секретарь по светским делам – Абрикосов Кирилл Александрович и было два монаха, один готовил, а другой был просто в услужении. Меня посылали всегда, чтобы я приглашал владыку на службу, и я это запомнил. В мои обязанности после службы входили и проводы владыки.
У владыки Флавиана было много болезней, я не знаю, с чем это связано. Наверно, это болезни священников. Он 56(!) лет прослужил в священном сане, это для священнослужителя достаточно большое время. Владыка очень сильно мучился болями в суставах, врачи ему рекомендовали ноги держать в тепле, и он ходил в унтах, меховых сапогах. Лето было или зима, он ходил в сапогах, выложенных мехом внутри. Когда он приходил в свою келью, я снимал эти сапоги, он всегда говорил: « Ромильчик, мне бы сейчас ноги продать на что-нибудь холодное». Эти слова запомнились на всю жизнь, такие простые, обыденные, житейские, он не мог их не говорить, потому что у него, очевидно, ноги горели или от боли или от усталости.
По праздникам в соборе собиралось очень много народа, и владыка всегда имел обыкновение говорить проповеди. Говорил он негромко, но когда начинал говорить, народ мгновенно утихал, и была такая напряженная тишина. Говорил он недолго, после него говорил настоятель о.Василий. О.Василий – это тоже человек известный в нашей среде. Я хочу подчеркнуть, что это были люди большого духовного подвига, большого духовного богатства, это люди, которые положили в основу жизнь для Бога, для Христа, для Церкви и это делало их такими могучими. Кстати, о. Василия я вспомнил неспроста. Он умер вслед за архиепископом Флавианом в 1962 году, а настоятелем Покровского кафедрального собора был с 1925 по 1962 год. Это была эпоха, когда церкви закрывали, невозможно было устоять перед натиском властей. Все это сопровождалось большим напряжением. Великая заслуга о. Василия была в том, что он отстоял Покровский собор. Будучи председателем общины, я раскопал в архиве такой интересный документ – постановление Моссовета об экспроприации церковных ценностей, о закрытии Покровского кафедрального собора. Он предназначался под клуб для завода, который там был рядом, сейчас там «станколиния», а раньше был механический завод. Но это не состоялось. Я это говорю по устным преданиям – сам слышал от родителей и старших, которых сейчас уже нет в живых, о том, что помогли Рябушинские. Живя во Франции, они занимали там определенное положение, один из братьев Рябушинских был академиком Национальной Академии Франции. Кто-то из русских эмигрантов был атташе по вопросам культуры. Короче говоря, благодаря вмешательству французского посольства храм не был закрыт. Было такое время, 30-е годы, когда в этот громадный собор ходило всего лишь несколько человек. Представляете, какая была эпоха.
Что еще памятно из жизни владыки Флавиана? Он очень любил гостей. Проводив их, часто оставлял меня за трапезой, мне было 13 лет. Я не участвовал в трапезе, а помогал принимать гостей. Припоминаю, что были гости из Городища и из Донской и Кавказской епархии, которой он руководил шесть лет до своего возведения в архиепископы. Это запомнилось потому, что, извините за нескромность, в то время были определенные проблемы с продуктами. Я вспоминаю обилие фруктов, привозимых с юга. Каждый, кто ехал, привозил, естественно, какие-то гостинцы, подарки архиепископу. Почему-то это очень запомнилось.
Последние годы жизни владыки были для Церкви напряженными в том плане, что он уже полгода, примерно, до своей смерти не служил, потому что отказали ноги. Владыка часто лежал. Иногда вставал и приходил на службу – не надолго, потому что не мог ни стоять, ни сидеть, болезнь была тяжелой. В моей памяти его образ остался очень светлым и в то же время твердым и очень ярким. Я уже рос в другую эпоху, в эпоху архиепископа Иосифа, который был из Нижнего Новгорода. Это был другой человек. А владыка Флавиан был человек более твердый, жесткий и в тоже время гостеприимный, отзывчивый. Помнятся те многочисленные паломники, которых он принимал, беседовал с ними.
Себя я на погребальной процессии помню несущим дикирии, их в этом случае несут диаконы, не знаю, почему я их нес вместе с протодиаконом Александром, будущим настоятелем нашего храма, в схиме Амфилохием. Он был тогда в цветущем возрасте, ему было лет 30.
Почему я все это запомнил достаточно ясно – в это время, на момент смерти владыки Флавиана, мне исполнилось почти 14 лет. Это было глубокой осенью, и к этому времени я прочитал всю Библию. Для меня это было каким-то критерием или точкой отсчета, скажем так. Я это хорошо запомнил, потому что с этого момента стал ощущать себя в этой жизни осмысленно, ответственно и, как я считал, стал понимать жизнь, как она описана в Библии, в Священном Писании. Я бы так сказал – это сформировало мою дальнейшую жизнь в Церкви, дальнейшее служение и пребывание в ней и, вообще, дальнейшее осмысление жизни. Так что, эти два события косвенно связаны: смерть владыки Флавиана и то, что к этому времени я прочел Библию. Как сейчас помню, исписал я пять тетрадок, то есть, я читал и что мне было непонятно, что я должен был спросить у своего духовника, я записывал, или какие-то мысли, которые меня поражали, которые меня подвигали к дальнейшим расспросам, я все записывал. Из всех тетрадок, кажется, одна осталась. Куда остальные делись – житейское море…
Как правило, в соответствии с каноническими правом, после смерти первосвятителя проходит 40 дней, потом созывается собор, очевидно, так это и было, потому что в этом же году был избран архиепископ Иосиф. Владыка Иосиф, как я уже начал немножко говорить, был человек несколько иного плана. Что касается его личности как архипастыря, как литургиста, то, попросту говоря, это был служака – есть у нас такое понятие: как священник служит, каково его отношение к Богослужению. На службу он приходил сам, почему-то это запомнилось. Уже не было той машины, которая привозила архиепископа Флавиана, той старенькой, зеленого цвета «Победы». Приходил он сам, хотя у него уже были стихарные, помню, Бобковых. Они были при архиепископе Иосифе. Я продолжал учиться, школьником был и продолжал служение в церкви. С владыкой Иосифом были уже более взрослые, зрелые чтецы. Он очень любил Богослужения. Всегда приходил к началу. Облачался в мантию до полиелеоса, а потом - в полное облачение. Уже началась немного другая эпоха, эпоха оттепели, кто помнит - это были 60-е годы: 61-й, 62-й, 63-й. Что запомнилось? Запомнилось, как владыка Иосиф впервые был в Праге на Всемирном христианском конгрессе. Он первый из наших Предстоятелей побывал в Праге, заграницей. Этот момент мне запомнился по интересным таким событиям, которые потом последовали: наш храм стали посещать иностранцы, очевидно, они на Всемирном конгрессе с владыкой Иосифом познакомились. Вообще, старообрядчество тогда не афишировалось в государственном масштабе, но первая поездка архиепископа Иосифа, очевидно, дала какие-то плоды и в храм зачастили главы церквей. Я помню Грузинского Патриарха Ефрема, который приехал в Покровский Собор в середине Литургии. Это было в воскресенье, архиепископ Иосиф служил, стоял у престола. Зашел Патриарх как-то интересно, то есть его вход в храм был как бы инкогнито, не замеченный. Он прошел, очевидно, через главный вход, как все прихожане делают, прошел левой стороной, сопровождал его архимандрит. Я запомнил, что он был небольшого роста. Прошел он между Престолом и Сионом и первое, что привлекло его внимание, это была лежащая на столе книжица – «Чин Литургии», служебник с крестом. Он, не обращая ни на кого внимания, взял эту книгу и поцеловал крест на книге. Это тоже очень запомнилось. Протодиакон Георгий стал обходительно так с ним общаться, предложил ему сесть в то время как архиепископ стоял у престола. Патриарх хотел владыку как-то поприветствовать, но он стоял у престола и не двигался и так до самого момента перенесения Даров. И только потом он поприветствовал Патриарха Ефрема. Они поговорили, Патриарх показал на часы, что, мол, я опаздываю. Такой необычный визит.
Были другие делегации. Во всяком случае, интерес к старообрядчеству возрос. Я припоминаю – на большие праздники очень много было работников посольств, были и представители западного духовенства. Был момент, когда мы с ним ездили в Болгарию в составе делегации, которую возглавлял министр культуры Мелентьев. Поехали мы по случаю изготовления памятника Кириллу и Мефодию для Мурманска. Такая маленькая делегация должна была принять этот памятник, погрузить его на пароход, а в Мурманск уже доставляли самостоятельно. Как сейчас помню, это было 3 марта на день освобождения Болгарии от турецкого ига. Было торжественное Богослужение в соборе св. Александра Невского в Софии. Владыка Питирим участвовал в его совершении. Я, наверное, сейчас могу сказать о некоторых встречах с ним и беседах. Так вот, я рискнул спросить владыку Питирима: «Владыка, скажите, почему так мало пишут, говорят и, вообще, в курсе семинарских занятий очень мало информации о старообрядчестве, о старообрядцах, о самом расколе?». И что вы думаете, мне сказал владыка Питирим? Это было настолько неожиданно….«О-о, Ромил Иванович, это Вы правильно подметили, есть, конечно, здесь определенные соображения. Если мы много будем говорить о расколе, то будет больше старообрядцев, чем сейчас есть». Такой момент мне запомнился, так дипломатично он ушел от прямого ответа, но дал понять, что эта тема нежелательна для широкого, глубокого освещения. Пусть, мол, специалисты занимаются этим вопросом, а для семинаристов это ни к чему, может возникнуть излишний интерес. Во всяком случае, такой вопрос я рискнул ему задать.
Владыка Иосиф стал много рукополагать духовенства, я уже сказал, что это была хрущевская оттепель. Я был посвящен в чтецы. В нашей Церкви было 3-4 епископа, появилась, новая, по-моему, Нижегородская епархия, которую возглавил епископ Александр. Я очень хорошо это помню, новый епископ с высшим образованием – по тем временам это было редким явлением.
Чем еще правление владыки Иосифа примечательно? Он стал, конечно, не без помощи настоятеля и председателя общины, усиленно вводить внешний этикет – женщины стали ходить в сарафанах, мужчины в косоворотках и кафтанах.
Владыка Иосиф уделял большое внимание церковному пению, при нем была организованна школа церковного пения. Я один из тех, кто плохо обучался церковному пению, скажем откровенно. Я его до сих пор досконально не знаю, я имею ввиду крюковое пение. Но целый ряд обучающихся овладели, имели достаточно хорошие голоса и пели на крылосе. Крылоса стали пополняться народом, такой момент, очень важный. Кстати говоря, народу было достаточно много, нельзя даже сравнивать - сейчас народу гораздо меньше. Вспомнил, что вопреки Уставу, было очевидно какое-то постановление, чтобы по воскресным дням всегда поминали погибших на войне, совершалась заупокойная лития, хотя по Уставу это не положено. При владыке Иосифе совершение этих литий прекратилось. Был он на первосвятительском престоле 10 лет, умер в 71-м году. Я к этому времени уже женился. Когда женился, появились заботы, и я стал уже реже ходить. Такой анекдот в церковных кругах существует по этому поводу, не могу не рассказать: «Почему редко ходишь?» - спрашивает священник прихожанина. «Да, нет, батюшка, я часто хожу, как ни приду, все «Христос Воскресе» поется». То есть, раз в году. Я не могу сказать, что ходил раз в году, но, тем не менее, по большим праздникам я бывал. Не будучи уже служителем алтаря, тем не менее, пел на крылосе. Участвовал я в похоронах владыки Иосифа. Был хорошо знаком с его семьей. Владыка Иосиф овдовел в 26-летнем возрасте, по-моему, у него было трое детей, и я рос уже с его внуками. Его внуки были дьяконами и стихарными. Сын его, протодиакон Феодор, жил в Подмосковье, в деревне Ефремовское, и владыка Иосиф, не имея летней резиденции, как правило, на лето, на какое-то время выезжал, и отдыхал в этой деревне, общался с природой, ходил за грибами, как все люди. Это я хорошо помню, потому что, будучи стихарным, он всегда брал меня с собой, и я прислуживал ему, мы служили в деревне Алешино. Это в Егорьевском районе, там большой – большой храм. О. Феодор был потом рукоположен во священники и назначен настоятелем в Нижний Новгород.
Владыка Иосиф, как я говорил, любил церковное пение и привечал наиболее известных даровитых певцов, чего не было при владыке Флавиане. Появилась новая традиция: на Пасхальной неделе вечером он приглашал певцов на трапезу, нет два раза: на Пасху и на Рожество. Мне, как стихарному, посчастливилось бывать на этих трапезах. Примечательны они были не яствами, а исполнением церковных песнопений, и это было очень вдохновенно.
Можно, наверное, еще какие-то аспекты вспомнить, но они менее существенные, во всяком случае, такие примечательные события, о которых я сказал, имели место. Церковь пополнилась духовенством – это основная заслуга и, может быть, не владыки Иосифа, а той эпохи послабления. Смерть владыки Иосифа воспринималась тоже очень скорбно, все его очень любили, у него не было никогда, я бы так выразиться, оппонентов, которые были бы не согласны с какой-то политикой, с какими-то его взглядами и подходами. Он тоже все время проповедовал. Если владыка Флавиан произносил краткие проповеди, то владыка Иосиф говорил очень подробно, причем, писал свои проповеди, очевидно, просил своих референтов фиксировать, всегда зачитывал, не надеялся на свою память.
Владыку Флавиана по старости, по немощи, провожали буквально под руки, ноги его плохо держали, сажали в машину, и он отъезжал. Владыка же Иосиф, и приходил и уходил сам, или, бывало, с каким-то там привратником придет, т.е. он был непритязательным. И что интересно, после службы его ожидала масса народа. Сейчас не хочу что-то сказать со знаком минус, может быть времена другие, но тем не менее наш митрополит выходит, народ ждет, когда он благословит, все кланяются, все поют «иссполайте», но такого общения нет, ну разве кто-то осмелится по важному вопросу что-то спросить, буквально, несколько секунд. Владыка Иосиф принимал народ прямо в церкви, я это помню, потому что всегда был рядом. Всегда ему что-то приносили, какие-то подарки и всегда он что-то советовал. Время было непростое, не было открытых отношений: «Вы мне, пожалуйста, позвоните, ничего страшного. Звоните с работы, обращайтесь ко мне, как к Ивану Тимофеевичу», т.е. он понимал ситуацию, человек он был простой в обращении и этим самым заслужил к себе такую любовь. Его провожала большая масса народа. Умер он зимой. Помню, было много снега, на кладбище было далеко идти, специально расчищали снег.
Из иерархов РПЦ наиболее запомнились митрополиты Филарет и Питирим. Владыка Филарет с большим вниманием относился к нашей Церкви. Владыка Питирим – ученый человек, профессор, о нем осталось в памяти положительное впечатление.
Игумен Кирилл: Вспоминается рассказ владыки Питирима о поездке делегации РПЦ во главе с митрополитом Никодимом (Ротовым) в Прагу.
Время проведения этой миротворческой конференции пришлось на пост, и я, рассказывал владыка, пытался как-то поститься. Никодим, однако, ссылаясь на нагрузку и отсутствие в достаточном количестве постных продуктов, настроил членов делегации на существенное послабление поста. И только старообрядческий архиепископ Иосиф строго выдержал пост до конца.
Помню еще рассказ, ныне уже покойного преподавателя по сектоведению Глухова И. А. о том, как он побывал на службе в Покровском соборе на Рогожском кладбище. Его тогда поразил контраст между простотой и смирением архиепископа Иосифа, идущего на службу в валенках, с кем-то беседующим, дающим кому-то деньги, и той помпой, с которой встречают архиерея МП, когда крепкие иподьяконы раздвигают народ, делая проход и т. д.
Ромил Иванович: Об архиепископе Никодиме скажу очень мало. Почему мало, потому что эта эпоха была самой тяжелой для Старообрядческой Церкви. В том плане, что владыка, не знаю, может быть, был поставлен в такие тяжелые условия. Отношения с Советом по делам религии в силу каких-то причин, мне неизвестных, были очень напряженными, и основное время своего служения он находился в Молдавии. Очень мало пребывал в Москве, порой, раз в год приезжал на Пасху, на Пасхальную неделю. Тяжелый период, и очень мало было рукоположений, Церковь как-то таяла. Человек он был с характером очень жестким. Воспитывался в монастыре, был девственником, монахом. Священником не служил, а в сане иеродиакона был избран во епископы. О нем тоже было хорошее мнение. Понимаете, в старообрядчестве мы уважаем всегда крепость духа человека, тем более, первосвятителя. Он был твердым в вопросах веры. В вопросах краеугольных он не поступался принципами, был принципиален, не шел ни на какие нам неизвестные контакты с властями, но пребывал в таком, как бы выразиться, домашнем заключении в Молдавии, не появляясь в Москве довольно долго. С точки зрения интересов Церкви, положение было со знаком минус, т. е. духовенство вымирало, а вновь рукоположенных было очень мало, и Церковь таяла, таяла. Поэтому приход владыки Алимпия – это был мощный церковный подъем. Почему я это говорю с достаточной твердостью - в 86-м году, будучи на гражданской службе, меня покойный владыка Анастасий призвал опять к церковному служению, попросил возглавить церковный совет собора. Был такой Андрей Ефимович. Очень известный человек в старообрядчестве, очень грамотный уставщик, но он имел некоторые недостатки, был очень болен, и надо было сменить его. Владыка Анастасий принял решение выдвинуть меня на должность председателя церковного совета кафедрального собора. Мне пришлось оставить гражданскую службу, и с 1986 года я нахожусь на церковном служении по сей день.
Игумен Кирилл: Владыку Никодима я видел только на фотографиях. Припоминаю свои разговоры с о. Георгием Устиновым, который долгое время был секретарем Архиепископии, и с писателем из Кишинева Ф. Чащиным, автором книги «Белая Криница», оба уже покойные. Чащин был в хороших отношениях с владыкой, навещал его в Добрудже, в молдавском селе, где он жил у племянницы. Его версия такова: о. Георгий, скажем так, был близок с власть предержащими. Власти пытались оказывать давление на архиепископа, и тот от греха подальше удалялся от щупальцев властей в зону меньшей досягаемости. К тому же, у владыки Никодима было одно уязвимое обстоятельство, на котором могли спекулировать. В молодости, в годы войны, он, будучи мобилизованным в Молдавии, находился в составе румынских войск, в каких-то тыловых частях под Сталинградом. Собственно в боевых действиях, как таковых, он участия не принимал, тем не менее, самим фактом нахождения в составе румынских войск – этим его могли шантажировать.
Мне рассказывали, что когда хоронили владыку Иосифа, Никодим довольно резко сказал представителям Патриархии, чтобы те убрали свои венки.
Я помню Рогожское в 70-е годы - действительно, довольно сиротливое впечатление. Неиспользуемый архиерейский жезл у царских врат, о. Прокопий, у которого ноги заклинивало, и мужчины с трудом его сдвигали с места. На всенощной, на Воздвижение, когда он воздвигал крест, двое мужчин, поддев под его плечи полотенце, помогали ему.
Ромил Иванович: Владыка Алимпий был человек молитвенного плана, он был молитвенник и вошел в историю как молитвенник. Он особо не занимался вопросами церковно-государственных отношений, эти вопросы были для него очень сложные, и всегда он поручал заниматься этим нас, помощников своих – отца Леонтия, в частности. Время же заставляло выходить на светский уровень, тем более в канун 1000-летия Крещения Руси. В нашей Церкви было принято важное решение об учреждении митрополии, и эта давнишняя церковная необходимость была претворена в жизнь только в 1988 году. Тем самым были реализованы постановления Старообрядческих Соборов.
Игумен Кирилл: У владыки Алимпия в резиденции я был дважды. Второй раз это было в 1988 году, когда я сопровождал митрополита Минского Филарета, который приезжал с приглашением на юбилейные торжества РПЦ. Выдержав паузу в года полтора, я решил снова о себе напомнить. Попросил Сергия Бобкова, тогда еще не священника, прозондировать почву. Через некоторое время он мне говорит: «Ты знаешь, отче, я к владыке подошел, сказал так и так, о. Кирилл хочет с вами пообщаться. А он мне: «Ну, что встречаться, что общаться, к нам вот не переходит и т. д.»
Ромил Иванович: Наверное, батюшка, это был не подходящий момент.
Игумен Кирилл: Да я вообще с пониманием к этому отнесся. По себе знаю, как иногда хочется отключиться от всех, побыть наедине с собой.
Я скажу так, что владыка Алимпий был уникальный человек. Представьте себе, заканчивается XX век, а этот человек приходит к нам из XVII века, любимым чтением которого были жития святых на славянском языке.
Ромил Иванович: Его любимая книга былая толстая-толстая книга Никона Черногорца, он читал ее каждый день в свободное время.
Игумен Кирилл: Я слышал, как у него был организован день, что он чуть ли не до 12 дня не выходил, иноческое правило, суточный круг вычитывал.
Ромил Иванович: Нет, до 11.
Игумен Кирилл: В 11 часов начинались дела, встречи. А интересно, с кем-нибудь из Патриархии были ли у него контакты, приезды, в алтарь больше никто не входил?
Ромил Иванович: Владыка Филарет Минский приезжал, владыка Мефодий Воронежский, будучи председателем ХОЗУ. Во всяком случае, интерес проявляли, были нормальные отношения.
Много было встреч на различных уровнях, но одна встреча мне запомнилась очень сильно, она была со знаком минус, она была впечатляюще отрицательная, причем, она была обоюдная со знаком минус. Где-то в Кремле, боюсь ошибиться, мы с владыкой спускались, а внизу уже было высокое духовенство, и Филарет, и Ювеналий. Все, буквально, относились любвеобильно, по-простому. И вот мимо проходил митрополит Филарет Киевский. Я говорю: «Владыка, познакомьтесь, Вы еще не знаете - это владыка Киевский Филарет». А Филарет увидел еще издали и стал пристально смотреть, и два взгляда встретились: митрополита Алимпия и митрополита Филарета. Владыка Алимпий говорит: «Пусть мимо проходит».
Игумен Кирилл: Он что-то в нем увидел?
Ромил Иванович: Было такое впечатление, я был свидетель. И свидетелем был, по-моему, митрополит Филарет Минский - он с кем-то из епископов чуть в стороне стоял и смотрел, поприветствует ли владыка Алимпий Филарета Киевского, потому что тот уже шел навстречу.
Игумен Кирилл: Духом почувствовал. А владыка Кирилл Смоленский рассказывал, что тоже на приеме в Кремле была какая-то пауза, ожидание и владыка Алимпий подошел к нему: «А, вот скажи мне, по Уставу церковному, на такой-то службе, тропари на каноне и библейские песни, как читаются». Владыка Кирилл ему ответил, и тот оценил его по своим критериям, не по дипломатическим, ни по политическим аспектам, а по тому близкому, понятному для него – сколько тропарей на каноне праздника, и как все это сочетается с библейскими песнями. Владыка Алимпий оценил ответ: сразу потеплел, расположился.
Ромил Иванович: У них отношения сложились, он часто встречался с митрополитом Кириллом, они беседовали, ровные были отношения. Вообще, у владыки Алимпия были ровные отношения с иерархами РПЦ, уважительно-предупредительные. Не то, чтобы он был инициатором встреч, эти встречи были необходимостью и происходили они не так долго, как кому-то хотелось бы, может быть, но, тем не менее, они были и достаточно примечательными. Вот одна только встреча носила негативный характер.
Что касается о. Василия, настоятеля собора в течение нескольких десятилетий – это до сих пор очень почитаемый человек. Я уже говорил, что он сохранил церковь от закрытия в те гонительные времена, и это по достоинству было оценено всеми нами. Что касается Абрикосова, то с избранием в архиепископы владыки Иосифа, у них произошли неприятные столкновения, и Абрикосов вынужден был уйти. В последнее время он не работал в архиепископии, и вскоре скончался. Года два был на покое, был он уже в возрасте. Очевидно, пришло следующее поколение, как сейчас, с митрополитом Андрианом уже пришла молодежь, я смотрю, люди, такие крепкие, выносливые, годящиеся к несению тяжелой ноши, поэтому я взираю на них спокойно.
В хрущевское правление у нас было закрыто порядка 800 храмов и оставалось только около 300. Закрывались храмы, священники изгонялись. Не было, может быть, судебных преследований, не сажали в тюрьмы, но было очень много безместных священников, это было в моей молодости, я помню.
Игумен Кирилл: Ромил Иванович, а из других епископов, кто Вам запомнился?
Ромил Иванович: Из епископов очень деятельным был епископ Иринарх Киевский и Винницкий. Собственно, это все люди, прошедшие через тяжелые испытания, все они сидели в тюрьмах лет по 10 лет и более, но все не без воли Божией совершается. Я помню еще подростком владыку Геронтия, он был очень яркий проповедник, собирал очень много народа, и память о нем сохранилась. Он так говорил, что народ плакал и воспринимал его проповеди близко-близко к сердцу, он имел дар проповедника. Владыка Иринарх был тружеником на ниве церковной, много духовенства поставил на Украине. Владыка Алимпий отличался простотой, был очень наблюдательным, человека он оценивал по множеству факторов. Прежде чем судить, у него, конечно, первые впечатления были, но потом он эти впечатления проверял, общаясь с тем или иным человеком, и вносил какие-то коррективы, иногда даже делился своими впечатлениями со мной, извините за нескромность. Бывало, даже говорил: «Знаешь, в прошлый раз он сказал одно, а сейчас другое говорит. Ты не помнишь, что он в прошлый раз говорил?». Я говорю: «Нет, владыка, не помню, может быть, и рядом был, но не помню, что он говорил».
Игумен Кирилл: Как пишет Александр Васильевич Антонов, у владыки не была замутнена память современной культурой: музыкой, романами, он ничего этого не знал, всю эту сферу жизни, поэтому он мог непосредственно, интуитивно, всей своей крестьянской натурой, с рыбацкой проницательностью оценивать человека.
Ромил Иванович: И Вы знаете, для него было мучительно находиться, простите за нескромные такие наблюдения, в митрополии: вот, эта келья митрополита, зал для прием
