«За его простоту, душевность, молитвенность Господь много ему открывал» (Памяти схиигумена Рафаила (Шишкова))

В марте 2019 года у нас на Берсеневке был племянник о. Рафаила Сергий, сотрудник «Даниловского благовестника». Сергий рассказал, что в 2005 году его направили в «Даниловский благовестник» помочь, а затем попросили возглавить издательство. Сергий готов был помогать, но чтобы полностью работать в монастыре, для него это было серьезным шагом. О. Рафаил на его сомнения тогда ответил: «Ты решай, но Господь тебе руку протянул, протянет ли второй раз?» С тех пор Сергий 15 год работает в издательстве. С о. Рафаилом всё время было общение. Он находился, как он сам говорил, по немощи в  затворе, последние 6-7 лет исповедовать уже не выходил, только если кто из братии или из мужского пола к нему приходили в келью. Потом уже доступ фактически был закрыт, только через келейника и по расписанию. В больницу о. Рафаил попал за месяц до кончины, на Скоропослушницу. 22 ноября его забрали, инсульт случился. Он упал в келье, сразу не обнаружили, не вызвали скорую, только часов через шесть. А при инсульте можно первые два часа как-то помочь, что-то пролечить, какие-то уколы, капельницы. У батюшки отнялась левая сторона. После больницы стало легче, привезли опять в келью, потом положили в больницу Святителя Алексия, думали, окрепнет батюшка. Но он стал очень быстро угасать, плохо ел. На Николу Чудотворца дежурный зашел к о. Рафаилу, а он уже не узнает никого. На следующий день, 20-го мая в два часа дня, батюшка почил.

На поминки пришли многие чада о. Рафаила. Вспоминали, что он акафист святителю Николе знал наизусть. Помнили его ещё по храму Петра и Павла у Яузских ворот, а до этого он служил в селе Спас Волоколамского района. Начинал в 1966 году в храме Живоначальной Троицы села Пречистое у железнодорожной станции Монино. Одно время он был у митрополита Питирима, тот его рукополагал в диаконы. Начинал жезлоносцем, потом в издательском отделе работал секретарем и совмещал с настоятельством в одном из сельских храмов Подмосковья. Митрополит Питирим был близкий для о. Рафаила человек. Родные вспоминали, когда он ещё жил с мамой на улице Кашёнкин луг в Останкино, митрополит приехал к нему на День ангела. «Волга» подъехала, выходит митрополит, глаза светятся. Двоюродный младший брат о. Рафаила Вячеслав вспоминал, что когда батюшка пришел из армии в 1953 году, в первую очередь встал на колени и поцеловал матери руку. Был послушный, всегда маму уважал, сестру свою старшую, монахиню в миру Надежду. Когда уезжал из монастыря погостить на недельку в отпуск, то через три дня уже рвался обратно. Сестра журила его, мол, что же ты, кран нужно починить, ещё что-то сделать. Чада жалели о. Рафаила: «Что она Вас ругает, она же не права, Вы в монастыре!» «Нет, нет - она старшая», - отвечал батюшка. Уважение к старшим у него всегда было.

Была у о. Рафаила духовная наставница схимонахиня Гавриила. Она была духовной дочерью, просфорницей, и даже алтарницей старца Алексия Мечева с 1918 года вплоть до его кончины в 1923 году. Потом при о. Сергии Мечеве. Когда храм закрылся, она жила в комнатке под кельей о. Сергия. Это здание построил Сытин, здесь было его издательство. О. Алексий Мечев был прозорлив, схимонахиня Гавриила воспоминания о нём написала. Братьям, десятилетним мальчишкам, говорила: «Не обижайте Павлика (так звали батюшку в миру), вы будете ещё ему руку целовать». Они не поняли тогда, но стали немножко по-другому к нему относиться: «Кто же знал, что в 1966 году он будет рукоположен, и мы приходили к нему за благословением – здравствуйте, отец Павел, и руку целовали». Много сбылось, о чем матушка говорила. С о. Рафаилом они вместе в Лавру ездили, она научила его правильно молиться.

О. Рафаил в Данилов монастырь пришёл протоиереем. Простым монахом попросился к владыке Евлогию. Первые слова его были, по воспоминаниям владыки: «Я пришёл, чтобы умереть в Даниловом монастыре, Возьмите меня». О. Рафаил с 2003 года - схиигумен.

Будущего о. Рафаила, тогда ещё протоиерея Павла, я знал еще до Данилова монастыря. Примерно в 1976 году, учась в светском ВУЗе, я был в храме Петра и Павла у Яузских ворот (Сербское подворье) пономарем и псаломщиком (конечно, неоформленным). Менялись настоятели, был долгое время о. Симеон, был еще один игумен. О. Павел - небольшого роста, очень эмоциональный, душевный, приветливый. Смиренный по отношению к старшей братии и к настоятелю. Очень подкупало, что он никогда ни с кем не пикировался. Невзирая на свое настоятельство, на крест с украшениями, был очень прост и смиренен. Это вызывало положительную реакцию собратьев. О. Александр Торопов (служил там в то время, сейчас в храме Пимена Великого служит), диакон Евгений. Все очень хорошо к нему относились. Он был народный батюшка, сердечный, простой, непосредственный. Речь у него было несколько затруднена, в плане выстроенности, красивости. Но он подкупал сердечностью, это компенсировало все недостатки риторского искусства. Народ к нему тянулся. Нужно отметить его непритязательность, безотказность. Он никогда не отказывался ни от каких поручений, благословений, в будние дни был на подхвате. Когда он пришёл в Данилов монастырь, мы уже были знакомы несколько лет. Я уже окончил институт, пробыл год в Почаеве. Заезжал периодически в Петропавловский храм, бывал у него на исповеди. В Данилов он пришёл вскоре после нас, в том же году – 1983-м, он тоже ветеран. В монастыре он также проявил свои добрые христианские качества. Когда восстанавливался Данилов монастырь, он наряду со всеми участвовал в трудовых часах, даже есть фотографии, где мы все вместе трудимся. На эти работы тогда многие приезжали. О. Тихон (Шевкунов) тоже бывал, помню его ещё послушником Георгием, он всегда был порывистым, в своём подряснике летал с камерой через плечо. Кто только там не работал, в Даниловом монастыре, очень многие люди.

Владыка Евлогий - центральная фигура, фундамент всего нашего делания, всего нашего братства. Были сложности в начале, не все выдержали искус, были искушения и даже серьезные. Но о. Павел был в этой небольшой структуре первоначального Даниловского братства таким стабильным винтиком, крепким орешком, от которого не было никаких проблем, только исходило созидание, благо, безконфликтность. Это, безусловно, подкупало, привлекало к нему.

Никогда не возносился над другими. У него были такие выражения, которые он часто повторял, например, «Твори Бог волю свою», «Вот именно», «Кто бы спорил». На какое-то вопрошание результативными словами были «Помогай Бог». Иногда пускался в какие-то длинные, немножко туманные рассуждения, трудно было уловить итоговую часть, что же следует за этим – «да» или «нет». Он, очевидно, страдал, говорил: «Вы грамотные, вы лучше знаете». Но мы всё-таки дожимали до конца, чтобы была какая-то определённость. В итоге он тяжело вздыхал, крестился, и, в конце концов, что-то выдавал на гора́.

То, что он был секретарем митрополита Питирима, это поразительно, потому что нет ничего более противоположного по внешним параметрам между двумя этими людьми. Питирим - аристократ, величественный, интеллектуал, царской осанки. Казалось бы, владыка должен при себе иметь какого-то гренадера, красавца гусара и вдруг… о. Павел, небольшого росточка, с речью немного не связанной. О. Павел - простой, скромный, и вдруг выбор пал на него. Что-то библейское в этом моменте чувствуется, когда сильный, образованный, эрудированный остается в стороне, а на первый план выходит человек, который, в данном случае, совершенно сельский народный батюшка. И вдруг он становится личным секретарем митрополита Питирима - второго или третьего духовного лица в Москве, архиерея такого масштаба! Кто был последним, стал первым. Думаю, он приглянулся владыке своей исполнительностью, ответственностью, честностью. Ему можно было доверять, поэтому митрополит его ценил. Конечно, владыка видел все его шероховатости, но перевесило доверие, ответственность, преданность. Эти качества он прозрел в о. Павле и выбор пал на него, к удивлению многих. И о. Павел также ценил, любил владыку Питирима, очень хорошо о нём отзывался.

Был случай, когда на престольный праздник в больничный храм, который я опекал некоторое время, был приглашен митрополит Питирим и о. Рафаил. Часы уже давно вычитываются до приезда архиерея, но мы консерваторы. Мы поставили о. Рафаила на середину храма вместе с владыкой на кафедре и стали читать часы. Батюшка запинался на возгласах, чувствовалось его волнение. Владыка всё понимал, снисходил, но в тоже время немного начинал накаливаться – сказывалась немощь из-за болезни, усталость. А тут мы ещё такую службу длинную организовали. Тем не менее, о. Рафаил как-то сглаживал своей простотой все шероховатости.

Также в Даниловом к нему сразу проникся о. Евлогий, почувствовав его простоту. Простота о. Рафаила умиляла и эконома о. Виктора, в последствии епископа,  человека строгого, жёсткого. Умиляло, как о. Рафаил отчитывался, где он был, на каких требах, формулируя свои мысли своеобразными выражениями. Помню, как всех развеселила его фраза: «Сегодня были два заочника» - т.е. было два заочных отпевания. О. Евлогий его любил, несомненно, поэтому он сразу откликнулся на просьбу о. Рафаила о постриге в схиму. Есть фотография о. Рафаила в келье, где он очень одухотворенный, радостный после этого пострига. Владыка приезжал прощаться ко гробу до отпевания.

Наверное, за его простоту, душевность, молитвенность Господь много ему открывал, и поэтому мы, мужи ученые, богословы, академики, покоренные его смирением, кротостью, простотой, склоняли свою выю гордую, подходя под его благословение. И он никому ничего не навязывал, мы сами за ним гонялись, мы сами его искали для того, чтобы наша жизнь проходила не в самочинном русле. Мы верили и чувствовали, что через него открывается воля Божия. Через эту, может быть и нескладную речь, порой иногда туманную, но, тем не менее, в конце концов, выруливалось что-то конкретное. Как правило, он всегда шел навстречу. Помню редчайший случай, когда он что-то не благословлял. А так обычно относился с пониманием и снисхождением.

При постриге моим восприемником был о. Евстафий (ныне архиепископ на покое). Я к нему и к о. Даниилу приходил исповедоваться. Но в последние годы чаще ходил именно к о. Рафаилу, как наиболее доступному, близкому по духу. Он практически и был моим духовником, потому что другие были малодоступны, а о. Рафаил – доступен всегда.

Он был очень аккуратный. Я, будучи библиотекарем, допускал какие-то упущения, не все книги остались на месте от недостаточного моего контроля. О. Рафаил, чувствуя в этом плане мою некоторую безалаберность, что еще время не пришло, что руки не совсем надежные, долго не передавал свое полное собрание «Журнала Московской Патриархии».

У о. Рафаила была удивительная черта - он накапливал все записки, какие-то вещички, обрастал ими. Но всё было на месте, всё было в целости и сохранности, ничего не пропадало. Я видел свои записки многолетней давности, которые почему-то у него оставались. Обычно балласт удаляется, а у него всё накапливалось и накапливалось.

Он до последнего утешал народ. Можно было видеть, как его люди окружали, а он отвечал на вопросы. Он был очень внимательный человек, невозможно было мимо пройти. Чем бы он ни занимался, обязательно заметит, отреагирует: «Брат, как живешь?», «Брат, как твои дела?» Он не опускал голову, когда шёл мимо, общаясь с кем-то. Он обязательно отвлекался. Не мог замкнуться, постоянно реагировал на всё окружающее. То, что его переполняла духовная радость, чувствовалось по восклицаниям. «От избытка сердца глаголют уста».

Его очень ценили собратья в духовной школе. Кажется, они его Пашей называли. В числе этих соучеников был митрополит Евсевий, бывший Псковский. Также о. Леонид Кузьминов настоятель храма на Преображенке, ныне  покойный. К нему с очень большой любовью относились все маститые старые собратья: протоиереи, архиереи. Видимо за его простоту, безотказность, сердечное отношение. Его ценили, любили. Его часто задевало за живое, появлялись слёзы на глазах. Эти качества - сострадание, сочувствие ближнему - подкупали в нём, умиляли даже таких маститых людей, которые перед такой простотой и сердечностью становились уже и не такими величественными и недоступными, оттаивали, что ли.

Он никогда не раздражался, когда его беспокоили. В любое время подойдёшь, постучишь. Как правило, он лежал, часто слушал «Радонеж», иногда засыпал под него. Я подкалывал: «Ну что, спим-почиваем?» Он добродушно кряхтел, вставал, я подавала ему патрахиль, поручи, выключал транзистор. Для сравнения: я очень болезненно реагирую, когда меня безпокоят. У меня несколько заслонов - в коридоре висит табличка «Не входить», на дверях «Тихо». И стоит медведя в берлоге побеспокоить кому-то не знающему, то может раздаться рев с возможными последствиями. Здесь же ничего этого не было, он никогда не высказывал ни тени раздражения, неудовольствия, что его побеспокоили в неурочный час. По сути, таковых у него не было - неурочных часов. Последний месяц мог реагировать келейник, что батюшка кушает, батюшка отдыхает, а так обычно он всегда выходил на связь.

А ещё он любил поговорки. Когда он не благословлял что-то, он не говорил, что я, мол, тебя не благословляю, а говорил поговорками. Помню рассказ одного его духовного чада. Он благословлялся у о. Рафаила на переезд. Но тот не благословлял, приговаривая: «Где родился, там и сгодился».

Другой рассказывал, как утешил его батюшка, когда от него уходила жена. «Я был тогда неофитом, а когда в семье появляется праведник, то все остальные становятся мучениками. Как раз такой период у нас в семье был, и жена ушла от меня, развелись. Я был готов ко всему, но не был готов, что о. Рафаил так просто отреагирует: «Ну что, не ты первый, не ты последний. Давай к нам». Я вдруг увидел себя в огромном ряду людей. Мне раньше казалось «Я! Я!» - весь мир вокруг меня вертится. А он такими простыми поговорками, фразами, речами ситуацию разрулил, облегчил».

«Брат ну ты пошёл? Ну, с Богом», «Ну, ты уже архимандрит?» а иногда на исповеди, по грехам: «А сколько тебе лет-то? Пора бы уже остепениться». Иногда он мог что-то и строго сказать, с огорчением. Редко, но бывало.

Когда был здоров, был довольно быстрым. Он был кругленький, небольшого роста, походка была шустрая. Помню, как-то в семинарии увидел его, как он быстро по коридору передвигался.

В Петропавловском храме не всегда были вечерние службы, даже накануне Литургии. А о. Павлу Литургию служить на следующий день, и он старался ходить в другие храмы, например, на Рижскую. Также его в Елоховском соборе можно было видеть в гражданской одежде, в пиджаке или плаще. Он был в самой гуще народа, никак не выделялся. Все советские десятилетия храмы были битком,  и он был в самой гуще народа, и всё такой же весёлый, радостный. У него не было ни тени заносчивости, каких-то претензий, амбиций. Он был очень скромного о себе мнения. Это поистине настоящее христианство в своей подлинности. Это подкупало, привлекало.

 О. Павел был в центре внимания, был связующим, будоражащим элементом, который всех объединял, невзирая на саны, на звания. Своей простотой он способствовал единению и поэтому его любили, ценили.

Последние годы я раз в неделю у него бывал, когда служил молебны в Даниловом. По сути, эти годы он был в затворе. Поэтому мои впечатления явно не полны, в отличие от братии, живущей там постоянно, которые общались с ним больше. Но мои скудные воспоминания ценны тем, что я раньше всех его знал, с 1976 года, по храму Петра и Павла, в котором вдруг появляется улыбчивый приветливый священник, очень услужливый к старшей братии.

Он умилял своей простотой, без претензий, без какой-то задней мысли, без опасения козней или действий каких-либо за спиной. Ничего этого у него не было. Это очень было в его пользу, это привлекало. У него была богатая внутренняя духовная жизнь и церковная деятельность. Он был немногословен. Скажем, много мог бы рассказать про владыку Питирима, про работу в Издательском отделе или про служение на сельских приходах. Но не было таких пространных разговоров. Исповедь, краткий диалог. Я приезжал на Рождество, Пасху поздравлять старшую братию, неизменно заходил к нему.

Очень я благодарен о. Рафаилу за возможность регулярной исповеди. Из всех духовников он был наиболее доступен, до него можно было дозвониться, можно было всегда застать на месте. Он был досягаем, ему можно было не только поисповедоваться, а и закрепить благословением какие-то важные моменты, решения по нашей приходской жизни. После 19 лет нашего противодействия, нежелания принимать ИНН, ОГРН было решение общины всё-таки регистрироваться. Это было последнее, что он благословил. Потом были сомнения – нет, всё-таки мы не готовы. Я снова ему позвонил, чтобы это решение закрепить благословением, но келейник сказал, что о. Рафаил уже не в состоянии, он уже не разговаривает. Так что предыдущее решение осталось легитимным и сейчас мы, в свете его благословения, занимаемся решением вопроса регистрации.

Последние годы он уже исповедовал сидя, к этому снисходили, не одевали подрясник, только накидывали патрахиль и поручи. Но я его немножко мучил, когда приезжал - старался накинуть на него подрясник сверху и потом уже давал патрахиль и поручи. Как чувствовал, единственный фотоснимок сделал с ним где-то за полгода до смерти. Большой след оставил в моей душе и моей жизни этот человек. Сейчас чувствуется пробел, теперь уже сложно что-то закрепить, ни до кого не дозвонишься. Специально приезжать, когда параллельно у тебя служба, затруднительно.

Эта потеря наряду с такими потерями, как смерть иеромонаха Павла Лысака, как перевод за штат владык Евлогия и Вениамина. Это в ряду потерь очень существенных для России в целом, потому что это люди общероссийского масштаба.  И, находясь накануне больших испытаний, нам будет их очень не хватать. Духовная брешь возникла из-за того, что они ушли.

Игумен Кирилл (Сахаров)