Косолапова

Татьяна Артемовна,

иконописец храма

Пять случаев из жизни иконописца (воспоминания)

Косолапова Татьяна Артемовна (+2011 г.), послушница, иконописец храма святителя Николы на Берсеневке, для которого написала благотворительно более 150-ти икон. С детской доверчивой душой; не состояла в браке. Была очень интересной рассказчицей, несколько случаев из ее жизни, рассказанной ею, нам удалось записать.

Случай 1-й. Это случилось примерно в 1965 г. прошлого века. Я тогда жила в общежитии студгородка на Соколе. Иду как-то по аллее после дождя мимо деревьев, корпусов общежития. Тихо, лист не шелохнётся, только редкие капли падают с деревьев. Лето, благодать, я совершенно одна, на улице никого нет, иду, наслаждаюсь природой, еле бреду в какой-то истоме. Вдруг чувствую, у правой ноги повеяло ледяным холодом, смотрю и не соображаю ничего, а от меня плавными зигзагами удаляется ослепительный белый шар шаровой молнии, внутри у него что-то черное, как точка с запятой. Величиной шар с детский мяч, диаметром, примерно, 20 см. Шаровая молния чуть меня не коснулась, но что-то её повернуло от меня, и она плавно, делая зигзаги, удалилась по аллее и далеко впереди меня врезалась в землю. Ветер от молнии, когда она сзади летела на меня, вздыбил юбку на мне, и я ощутила неземной холод, хотя шар был раскаленный и, казалось, должен был от него исходить страшный жар. Я не очень придала этому значение, но, когда проходила мимо дома, ко мне подошел мужчина и сказал: «Я все видел и молил Бога, чтобы ты также спокойно шла себе, и чтобы тебя никто не отвлек». Когда он увидел шаровую молнию, она неслась прямо на меня, и, если бы я сделала бы какое-то движение или обернулась, неминуемо она меня убила бы, а так как я шла спокойно, очень тихо, то она на расстоянии ладони резко повернула, не коснувшись меня. Он говорил, что я родилась в рубашке, что такого никогда не бывает и что это чудо.

Случай 2-й. Однажды, когда я была на каникулах, двоюродная сестра купила мне путевку в дом отдыха, где-то за Геленджиком, мне тогда было 22-23 года. Вечером с девчонками пошли на танцы, а там кругом отвесные скалы, ущелья и один освященный пятачок танцплощадки, тьма кромешная, внизу далеко море шумит. Начались танцы, меня постоянно приглашают, я ни один танец не сижу на лавочке. Очень хорошо танцевали (в детстве я окончила школу бальных танцев и любила танцевать, была очень гибкая). И вот уже все расходятся потихоньку, людей остается мало, но танцы продолжаются. Меня на все последние танцы приглашает один очень красивый молодой человек, абхазец, блондин с голубыми глазами, и мне уже кажется, что я в него влюблена, а он – в меня. Но вот я села на минутку отдохнуть, и одна женщина говорит мне: «Слушай, ко мне не оборачивайся, чтобы не заметили, что я тебе говорю: за тобой следят и хотят тебя взять». Я, не оборачиваясь к ней, говорю: «Я ничего не понимаю, кто следит?» Она: «Здесь банда, они воруют и увлекают девушек». Я ей не поверила и стала смеяться, а тут, тот парень, опять меня приглашает. Она мне говорит: «Он главный у них», но я не слушаю, иду с ним, танцую, прижимаюсь к нему, смотрю на него с любовью. И вот танцы заканчиваются, все начинают расходиться, а этот парень говорит мне: «Отпускаю тебя за то, что ты была со мной ласкова очень». И говорит: «Иди, где твой парень?» – Я говорю: «Вот он» (там один парень за мной увивался лет 17-ти, смотрю, этот парень, белый, как полотно, ногами не шевелит). Неожиданно образуется коридор из 20 ребят, крепких, не русских, а тот, главный, атаман, с которым я много танцевала, говорит нам громко: «Бегите, а то мы вас хватать будем», а его ребята, 20 человек, стали смеяться и улюлюкать и как бы хватать нас, но мы еле двигали ногами от страха. Теперь на нас напал страх, и мы, спотыкаясь, побежали с танцев, а атаман кричит: «Девочка, девочка, беги быстрей и больше не попадайся нам, другой раз не отпустим». Прибежала я в палату, а там все спят, я легла и до утра не могла успокоиться, так как вспоминала те страшные случаи, которые рассказывали бывалые люди о похищениях и о пропажах людей, когда только кости, обглоданные шакалами, находили или вовсе не находили. Больше я на танцы не ходила и скоро уехала домой. А тот парень, с которым я убегала, на другой день уехал от страха.

Случай 3-й. Однажды, при возвращении в Загорск последней электричкой из Москвы, со мной произошел следующий случай. В Загорске (т. е. Сергиевом Посаде) я работала после Строгановки преподавателем скульптуры в художественном училище. И вот, еду я в электричке и почти засыпаю, вдруг меня как будто кто-то толкнул, открываю глаза и вижу: напротив два парня, не слышала, когда они сели. Один другому делает знак глазами, указывая на меня. Почуяв недоброе, возможную опасность, я хотела перейти на другое место, но как будто окаменела, не могла пошевельнуться. Предчувствия меня не обманули. Выйдя в Загорске из вагона, я бросилась с толпой к автобусу, но мой номер только что отошел. Тогда я побежала к другому, наугад – не влезть, битком набит. Краем глаза вижу этих двоих, они мечутся, ищут меня. Тут я не стала мешкать и помчалась переулками на главную улицу, что идет мимо Лавры, и дальше по прямой до конца города, где было наше училище. Решила на квартиру не бежать, так как боялась, что когда буду открывать дверь ключом, то они меня настигнут, и я полетела дальше, по самой середине улицы. Кругом тьма, ни одной машины, только яркие фонарики вдоль улицы да небо черное всё в звездах. Фонари так и мелькают, хорошо, что стометровку быстрее всех пробегала, пригодилось, а эти типы не отстают, все время держатся от меня на пять-десять шагов. Пробегаю Лавру, уже все магазины позади, бегу дальше, все молча, под ногами дорога становится с колдобинами, я боюсь споткнуться, но ничего, лечу, как ветер. Вдруг стала изнемогать от усталости, чувствую, что настигают, вижу уже их лица, страшные и черные. Они тоже несутся молча. Фонари вдоль дороги еле освещают путь, и вот, у меня… открывается второе дыхание (спортсмены знают, что это такое), сразу становится легче дышать, и не бежишь, а летишь, не чуя ног под собой, и вот, недалеко уже корпус училища, пред ним темень и кусты с оградой. Я перепрыгиваю кусты, ограду, слегка оглядываюсь и вижу – один споткнулся, перепрыгивая через ограду, другой меня настигает, но… вот уже – дверь. Я бросаюсь к ней, барабаню в неё и кричу: «Откройте, свои! Убивают!», а там – сторож, пока он проснулся, потом еле спрашивает: «Кто?», – ору: «Свои». Чувствую, что еще секунда, и они меня схватят. Тут, наконец, тяжелая дверь чуть-чуть приоткрывается, и я, проскальзывая в неё, кричу: «Закрывайте скорее!», а подол платья остался на улице. Сторож дверь слегка приоткрыл, освободил платье и снова её захлопнул. И тут же раздался страшный стук в неё кулаками и ногами и ругань, но я – спасена и в изнеможении падаю на ступени, не в силах вымолвить ни слова, а сторож еле задвинул засов. Так они, эти ребята, так нажали на дверь, что чуть не ворвались в помещение. Отдыхала я неделю и уж из училища не выходила никуда, боялась. Говорили, что они ещё долго ходили вокруг здания – надеялись меня подловить.

Случай 4-й. В период поиска квартиры я пошла в знаменитый Банный переулок, где желающие могли сдать или снять себе квартиру, и договориться о цене. Я искала себе самую дешевую. Тут ко мне подошла женщина, похожая на бомжиху, и, еле ворочая языком, сказала, что сдаст мне комнату за очень дешево. Я согласилась и поехала с ней на квартиру. Сели на трамвай и вот, едем, едем, едем, и конца и края нет пути, тогда я говорю: «Вы сказали, что близко», она отвечает: «Да, близко, скоро доедем». А холод страшный, ветер пронизывающий, конец ноября, снег, слякоть. Наконец, доехали до конечной остановки. Выезжали, еще светло было, а приехали – стало совсем темно. Пятиэтажки остались далеко позади, а впереди рельсы в никуда и поле с колдобинами, покрытыми мокрым снегом и замёрзшими лужами. Я ей говорю: «Куда ты меня привезла, где твой дом, здесь заброшенное место и никаких домов, и конечная остановка», а она еле отвечает, что называется – лыка не вяжет: «Вот там, пойдем». Делать нечего, думаю, раз в такую глушь приехали, надо идти до конца, хоть согреемся, и пошла я с ней по колдобинам во тьму, в поле. Уже и рельсы кончились, шли около часа, вдруг вижу, вырастает перед глазами халупа на полтора метра от земли, то ли из забора сколочена, то ли из ящиков. Она, эта баба, открывает дверь и говорит: «Входи, не бойся». Я вошла уже с опаской и не напрасно: откуда-то с земли поднялся весь в грязи пьяный полуголый мужик и, схватив меня, потащил куда-то вглубь. Ужас! И еще два мужика, вдрызг пьяные, выросли перед глазами, а баба быстренько на крючок дверь, и стоит, а потом, как вцепится в меня, и хочет втолкнуть туда, глубже, в каморку. Тут уж на меня напала ярость, а ноги не идут, как каменные, приросли к земле. В душе бешенство и мысли – скорее бы вырваться на свободу. Наконец, с меня спало оцепенение, и я каким-то чудом крючок скинула и с трудом вырвалась на свет Божий. Вырвалась, а бежать не могу, ноги, как не мои, всё еще окаменевшие, но все же, пересилив себя, спотыкаясь, я побежала, а мужики бросились за мной, баба орет: «Держи её!», а огромный мужик долго ещё бежал за мной и ругался матом, но потом всё-таки отстал, так как был пьян, и те, двое, тоже было побежали, но упали в грязь, было очень скользко. Я уже оправилась от испуга и бежала ровно, но все равно спотыкалась. Очень было холодно, помню, на мне легкие туфли, все мокрые, и короткое осеннее пальто, насквозь продуваемое. Прибежала я на остановку, села в вагон и поехала. Не помню ни района, ни номера трамвая. Такое зло на бабу взяло, меня прямо трясло от злости и холода, не помню даже станции метро. Больше в Банный переулок я не ходила. Это был ужас.

Случай 5-й. Это случилось на Берсеневке в ночь на второе апреля 2002 года. Все готовились к ночной службе, я тоже, хотя легла 20 минут первого ночи. Проснулась от стука в дверь: три сильных удара и громкий голос: «Выходи!» Я подумала, что меня будит Нина Шаропанова, кричу ей: «Сейчас, сейчас!» Поняв, что служба началась, открываю дверь, никого нет, но быстро одеваюсь и смотрю в окно. Вижу, по дорожке мимо храма буквально летит Нина в своем черном развевающемся пальто и машет мне рукой, в смысле, чтобы я быстрее выходила на службу, и смотрит в окно игумена Кирилла – встал он или нет. Взглянула на храм, вижу в окнах свет, все лампады зажжены, все сверкает разноцветными огнями, красота, я подумала, как Нина быстро очутилась у храма, только мне стучала и уже летит, как незаметно и тихо она вышла из Набережных палат. Взглянула на часы – половина второго ночи, подумав, что часы отстают, я быстро оделась и побежала на службу. Выскочила во двор и вижу огромные следы, незадолго до меня прошли две пары ног вдоль Набережных палат к храму. На только что выпавшем мокром снегу следы отлично отпечатались. Я, не рассуждая, бегу через двор мимо храма, и думаю, где следы Нины, их нет, смотрю в окна – куда делись зажженные свечи и лампады, в них темно, никакого света и в помине. Пробегаю угол храма и заворачиваю к ступеням, следов на ступенях нет, но я все же вбежала на них и попыталась открыть дверь, дверь закрыта. Постучала – никого, спустилась со ступеней, вижу – огромные следы ведут по дорожке мимо Палат Аверкия Кириллова и загибаются к помойке. Тут я поняла, что что-то здесь не так. Бросаюсь бежать к Набережным палатам, и тут на меня нападает ужас, задним числом. В четыре часа Нина спокойно постучала на службу, я пошла уже на настоящую службу, спрашиваю её: «Ты ночью бежала в храм в своем черном пальто?», – она на меня посмотрела, как на ненормальную, и говорит: «Ты что, я всю ночь спала без задних ног, за день так набегаешься, что только бы до койки доплестись». Дежурные по храму утром видели какие-то гигантские следы, я тоже лучше их рассмотрела, потом их затоптали.